Рыжий Ханрахан

Ханрахан - молодой учитель, высокий, крепкий и рыжеволосый, - вошел в сарай, где в канун Самайна собралось несколько мужчин из деревни. Прежде в сарае этом жили, но потом его хозяин построил себе дом получше, а здесь соединил две комнаты в одну и стал хранить всякую всячину. В старом очаге трещал огонь, в бутылках горели сальные свечи, а на досках, перекинутых с одного бочонка на другой, вместо стола, стояла темная четвертная бутыль. Большинство гостей сидело у огня, и один пел длинную путаную песню о том, как два крестьянина - один из Мунстера, другой из Коннахта - спорили, чья провинция лучше. Ханрахан подошел к хозяину и сказал:

- Мне передали, что ты меня звал.

Но после этих слов он замолчал, ибо заметил, что на него смотрит старик-горец, в рубахе и брюках из небеленой ткани. Старик этот сидел один у порога и что-то бормотал, перебирая старую колоду карт.

- Да ты на него не гляди, - сказал хозяин, - это какой-то странник, он забрел к нам недавно, и мы пригласили его посидеть, ведь сегодня канун Самайна. Только я думаю, он немного не в себе. Прислушайся-ка, что он бормочет.

Они замолчали, и стало слышно, как старик твердит себе под нос, тасуя карты:

- Пики и бубны - храбрость и сила, трефы и червя - мудрость и радость.

- Вот уже час он бубнит одно и то же, - сказал хозяин, и Ханрахан отвел глаза от старика, будто ему не хотелось смотреть на него.

- Я услышал, что ты зовешь меня, - сказал Ханрахан снова, - мне передали, что ты в сарае с тремя родичами из Килкриста, а с вами соседи...

- Вот мой свояк, он хочет тебя видеть, - сказал хозяин и подозвал молодого парня, одетого в ворсистую куртку, который сидел у огня и слушал песню. - Это Рыжий Ханрахан, у тебя есть для него вести.

- И добрые вести, Ханрахаи, - сказал парень, - шлет тебе привет твоя милая, Мэри Лавелл.

- Где ты ее видел и что ты знаешь о ней?

- А я ее не видел. Просто я был вчера в Лохри, у меня было дело к ее соседу, и тот сказал, что Мэри просила, если он встретит кого из здешних мест, передать тебе весточку. Просила сказать, что мать свою она схоронила и, если ты не раздумал жениться на ней, она согласна сдержать свое слово.

- Само собой, я пойду к ней, - сказал Ханрахан.

- И она просила не медлить, потому что, если до конца месяца у нее в доме не будет мужчины, ее клочок земли могут отобрать и передать кому-нибудь другому.

Услышав это, Ханрахан поднялся со скамьи, на которой сидел.

- И правда, медлить нельзя, - сказал он, - нынче полнолуние, и если за ночь я дойду до Килкриста, то завтра к заходу солнца буду у нее.

Когда остальные услышали, что он так спешит к любимой, они стали смеяться над ним, а один из гостей спросил, как же он бросит свою школу в старой яме для обжига извести, где он так хорошо учит детей. Но Ханрахан ответил, что дети только обрадуются, когда увидят утром, что в школе никого нет и что некому заставлять их зубрить уроки; а он может открыть школу в любом месте - чернильница всегда при нем, она висит на цепочке у него на шее, и в кармане он всегда носит толстый том Вергилия и букварь.

Кто-то предложил ему выпить стаканчик на дорогу, а один парень схватил его за полу и сказал, что не отпустит, пока он не споет песню, которую сложил во славу Венеры и Мэри Лавелл. Стаканчик виски Ханрахан выпил, но сказал, что мешкать не станет, ему пора в путь.

- Да успеешь еще, Рыжий Ханрахан, - стал уговаривать его хозяин, - успеешь расстаться с весельем, когда женишься, и кто знает, когда нам теперь доведется встретиться?

- Нет, не останусь, - ответил Ханрахан, - все равно мои мысли будут бежать по дороге, спешить к девушке, что послала за мной. Ведь она ждет меня и тоскует.

Все окружили Ханрахана, такого славного друга, такого мастера на песни, шутки и выдумки, и принялись упрашивать его остаться, подождать, пока ночь пройдет. Но он никого не послушал, всех растолкал и пошел к двери. Однако только он занес ногу на порог, как незнакомый старик встал и положил ему на локоть свою руку, тонкую и сухую, как птичья лапа.

- Ты ли это, Ханрахан, - сказал он, - ученый человек и знаменитый сочинитель песен? Да как же ты можешь уйти от такой компании, да еще в канун Самайна? Нет, оставайся и сыграй со мной, эти старые карты много лет служат мне службу, только ты не гляди, что они старые, многим они помогли нажить богатство, но многих его и лишили.

Кто-то из молодых сказал:

- Ну, у тебя-то, старик, богатства задержалось немного, - и поглядел на босые ноги незнакомца, а все вокруг засмеялись.

Но Ханрахан не смеялся. Он тихо опустился на скамью и ничего не сказал. И тогда кто-то крикнул:

- Выходит, ты все же остаешься с нами, Ханрахан? - А старик отозвался:

- Конечно остается, разве ты не слышал, что я его попросил?

Тут все снова посмотрели на незнакомца, будто дивясь, откуда он взялся.

- Я пришел издалека, - сказал старик, - исходил всю Францию и всю Испанию, побывал и на Лох-Грайне, у потайного устья, и где бы я ни был, никто мне никогда ни в чем не отказывал.

Тут он замолчал, а расспрашивать его никто не стал, и все сели за карты. Шестеро играли, а другие, стоя у них за спиной, смотрели. Два-три раза сыграли просто так, а потом старик вынул из кармана монету в четыре пенса, тонкую и вытертую до блеска, и попросил остальных тоже поставить что-нибудь на карту. Тогда все выложили монеты на стол, и, хоть каждый достал сущую безделицу, когда стали двигать заклады от одного выигравшего к другому, показалось, будто денег целая куча. Если случалось, что кому-нибудь не везло и он терял все, ему давали взаймы, и он возвращал долг, как только выигрывал снова, - ведь ни удача, ни проигрыш ни с кем навсегда не остаются.

Один раз Ханрахан проговорил, словно во сне:

- Пора мне отправляться в путь.

Но тут пошла хорошая карта, он пустил ее в игру, и деньги поплыли к нему. А в другой раз он вспомнил о Мэри Лавелл и вздохнул; в этот миг удача оставила его, и он забыл о Мэри снова.

Но вот счастье улыбнулось незнакомцу и больше его не покидало. И все, что у них было, перешло к нему, и он стал тихо посмеиваться про себя и напевать:

"Пики и бубны - храбрость и сила" и так далее, будто это были слова из песни.

И если б немного погодя кому-нибудь довелось увидеть, как игроки покачиваются из стороны в сторону, как не сводят глаз с рук старика, всякий бы решил, что они сильно под хмельком или что все их состояние доставлено на карту; на самом деле это было не так, ведь с тех пор, как началась игра, к бутыли с виски никто не притронулся, она так и стояла едва початая" ж на столе было всего несколько шиллингов и шестипенсовиков да, может быть, еще пригоршня медяков. .

- Вы и выигрывать умеете, и проигрывать, - сказал старик, - игра у вас в крови.

И он стал тасовать карты все быстрей и быстрей, так что в конце концов гостям начало чудиться, будто это вовсе не карты, будто он чертит в воздухе огненные кольца, как мальчишки, когда они вертят горящую палку. А потом им показалось, что кругом них совсем темно и видны только руки незнакомца да карты.

Вдруг откуда ни возьмись из рук его выпрыгнул заяц, и никто не мог понять, карты ли это обернулись зайцем или длинноухий явился прямо из рук старика, а заяц уже со всех ног пустился скакать по сараю, да так быстро, что не всякий живой заяц за ним угнался бы.

Одни уставились на зайца, но другие не отрывали взгляда от старика, и на их глазах из рук его выскочила собака, точно так же, как прежде заяц, за ней другая, а там еще, глянь, уже целая свора принялась гонять зайца по сараю.

Игроки повскакали с мест, уперлись спинами в стол, пятясь от собак, а те подняли оглушительный лай, но, как ни старались, не могли догнать зайца, он кругами носился по сараю, пока двери вдруг не распахнулись, словно от порыва ветра; заяц припал к земле, взмыл над столом, за которым играли в карты, вылетел за порог и исчез в ночной темноте, а собаки туда же - через доски, в раскрытые двери и за ним.

И тут старик закричал;

- Догоняйте собак, догоняйте! Сегодня ночью нас ждет великая охота! - и тоже исчез за дверью.

Но собравшиеся в сарае, уж на что любили охоту на зайцев и не пропускали случая позабавиться, на этот раз побоялись идти за стариком в темноту, только один Ханрахан встал и сказал:

- Я пойду, я пойду за ними.

- Оставайся лучше здесь, Ханрахан, - сказал парень, что сидел рядом с ним, - еще попадешь в беду. Но Ханрахан ответил:

- Пойду посмотрю, честная ли это игра,- и, спотыкаясь, словно во сне, вышел за порог, и дверь за ним сразу захлопнулась.

Ему показалось, что он видит впереди старика; на самом же деле это его собственная тень скользила по залитой лунным светом дороге, но ему было слышно, как заливаются лаем собаки, гоняющие зайца по зеленiм просторам Гранаха; он спешил туда изо всех сил, и ничто не могло остановить его. Вот уже он добрался до полей поменьше, разгороженных низкими стенами из камней, он разбрасывал камни, чтобы пройти через воле, но обратно их уже не клал - не задерживался. Вот добежал он до Баллили, где река уходит под землю, и услышал лай собак впереди, у ее истоков, а потом ему стало трудно бежать, потому что пришлось подниматься в гору, луна спряталась за облака, и он едва различал дорогу. Один раз он сошел с тропы, чтобы найти путь покороче, но ноги увязли в трясине, я он скорей повернул обратно. Сколько времени он бежал, он не помнил, куда идет - не понимал, но в конце концов дорога привела его на высокую голую вершину, где рос только колючий вереск, и ничего не было слышно, даже лая собак. Но вдруг лай донесся снова, сперва издалека, а потом все ближе, ближе, и когда собаки были, казалось, совсем рядом, лай их раздался высоко в воздухе, будто охота пронеслась над головой у Ханрахана, и лай начал удаляться к северу, пока совсем не замолк.

- Это нечестно, - сказал он, - нечестно! Дальше идти он не мог, он растерял все силы в долгом пути и опустился на вереск, там, где стоял, на плоской вершине Слив Эхтге.

Спустя немного он увидел возле себя дверь; из-под нее пробивался свет, и он удивился, как это раньше не заметил ее, ведь она была совсем рядом. Ханрахаи очень устал, но все же поднялся на ноги, вошел в дверь и увидел за порогом яркий дневной свет, хотя за спи-вой у него все еще была ночь. Он пошел дальше и встретил старика, который собирал тимьян и желтые ирисы, его сразу обдало всеми сладкими запахами лета. А старик сказал:

- Долго же мы дожидались тебя, Ханрахан - ученый человек, славный сочинитель песен!

И повел его за собой в огромный сияющий дворец, и там увидел Ханрахан все чудеса, о которых ему когда-либо доводилось слышать, и все краски, которые он когда-либо видел. В дальнем конце зала виднелось возвышение, и там на высоком кресле сидела женщина небывалой красоты; лицо у нее было бледное, узкое, а вокруг лба цветы, но она казалась усталой, будто давно ждала чего-то. На ступенях, ведущих к ее креслу, сидели четыре старухи с седыми волосами, и одна из них держала на коленях большой котел, а другая - огромный валун, тяжелый с виду, но она будто и не замечала его тяжести. У третьей в руках было длинное копье, выточенное из дерева и заостренное на конце, а у четвертой - меч без ножен.

Долго стоял Ханрахан и смотрел на них, но они даже не взглянули в его сторону и не проронили ни слова. А ему хотелось узнать, кто эта женщина в кресле, что так похожа на королеву, и чего она ждет. Но хотя он сроду ничего не боялся и за словом в карман не лез, на этот раз он не мог собраться с духом и заговорить с женщиной, так она сама была прекрасна, и так красиво было все кругом. Еще он хотел спросить, что значат эти предметы, которые четыре старухи держат, точно великие сокровища, но слова не шли у него с языка.

Тогда первая из старух поднялась и, протянув вперед котел, промолвила: "Радость", а Ханрахан ничего не сказал. Поднялась вторая, с камнем, и сказала: "Сила". За ней третья, с копьем,- та сказала: "Храбрость", и, наконец, встала самая последняя, державшая меч, и провозгласила: "Мудрость". И каждая, проговорив свое, будто ждала, не задаст ли ей Ханрахан какой-нибудь вопрос, а он стоял и молчал. Тогда четыре старухи двинулись к дверям, унося свои сокровища, и, подойдя к порогу, одна сказала:

- Мы ему не нужны.

А вторая отозвалась:

- Слабый он, слабый.

И третья сказала:

- Он нас боится.

А последняя добавила:

- Он лишился разума.

И потом они сказали все вместе:

- Бедная Эхтге, дочь Серебряной Руки, видно, суждено ей и дальше спать и не просыпаться. Горе, горе! Великое горе!

И тогда женщина, похожая на королеву, вздохнула глубоко и печально, а Ханрахану послышалось в ее вздохе журчание невидимых ручьев; но будь все вокруг хоть во сто раз прекрасней и нарядней, он и тогда не смог бы побороть сон, который вдруг овладел им; он зашатался как пьяный и свалился тут же на месте.

Когда Ханрахан проснулся, в лицо ему светило солнце, но трава вокруг побелела от инея, а по краям реки, бежавшей через Дире-Кэл и Дрим-на-Род, блестел лед. По очертаниям вершин и по сиянию Лох-Грайне вдали он понял, что находится в горах Слив Эхтге, но не мог взять в толк, как он здесь очутился; все, что случилось с ним, вылетело у него из головы, и про охоту он ничего не помнил, только ноги гудели да кости ныли.

 

Прошел год, и вот однажды мужчины из деревни Каппатагле сидели возле очага в доме у дороги, как вдруг в приоткрытую дверь заглянул Рыжий Ханрахан. Теперь он был иссохший, оборванный, с длинными спутанными волосами; он попросил разрешения войти отдохнуть, и его радушно пригласили к огню - ведь был канун Самайна. Он сел, ему налили стакан виски из четвертной бутыли и увидели, что на шее у него висит маленькая чернильница; тут поняли все, что Ханрахан - человек ученый, и попросили его рассказать какую-нибудь историю про древних греков.

Он достал из глубокого кармана том Вергилия, но переплет книги почернел и покоробился от сырости, а когда он открыл ее, оказалось, что бумага стала совсем желтой, - только беды в этом особой не было все равно он смотрел на страницу так, будто никогда де умел читать. Один из парней начал потешаться над ним и допытываться, зачем он таскает с собой такую тяжелую книгу, если прочесть ее не может.

Слова эти задели Ханрахана за живое, он спрятал Вергилия в карман и спросил, нет ли у них карт, ведь карты куда лучше книг. Когда ему принесли колоду, он взял ее и стал тасовать; и, пока тасовал, что-то начало приходить ему на память, он прикрыл глаза рукой, .словно силясь о чем-то вспомнить, и проговорил:

- А не был ли я здесь когда-нибудь? Или я был где-то в другом месте, вот так же, в канун Самайна? - И вдруг вскочил, да так, что карты разлетелись по всему полу, и спросил:

- Кто из вас принес мне вести от Мэри Лавелл?

- Мы и тебя видим в первый раз, а про Мэри Лавелл и вовсе не слыхивали, - ответил хозяин дома. - Кто она? И о чем ты говоришь?

- Ровно год назад, в такой же вот вечер, я сидел в сарае, и вокруг играли в карты, на столе лежали монеты, их двигали от одного к другому, а мне вдруг передали весть, что Мэри Лавелл ждет меня, и я собрался к своей милой.

И тут Ханрахан закричал громко:

- Где же я был до сих пор? Где провел целый год?

- Кто тебе скажет, где ты пробыл все это время, - сказал самый старый из собравшихся, - и в каких местах ты странствовал? Вон сколько пыли у тебя на башмаках, - видно, немало ты исходил дорог. Только таких, как ты, много бродит по свету, а помнить они ничего не помнят, потому что на них заклятие.

- Что верно, то верно, - сказал другой, - знавал я одну женщину, она пробродяжила вот так целых семь лет, а потом пришла в себя и рассказала, что рада бывала есть вместе со свиньями, только бы досыта. А тебе, - продолжал он, - лучше всего сходить к священнику, пусть снимет с тебя заклятие.

- Нет, - ответил Ханрахан, - нет, я пойду к своей милой, к Мэри Лавелл. Я и так сильно задержался, кто знает, что случилось с ней за это время.

Он двинулся к дверям, но все стали уговаривать его остаться переночевать, набраться сил для дальней дороги, - и правда, ему нужен был отдых, он совсем ослаб, а когда ему дали поесть, он ел так, будто давным-давно съестного не видел, и кто-то сказал:

- Ест, словно голодной травы нанюхался!

Только когда совсем рассвело, Ханрахан пустился в путь, и ему казалось, что он идет долго-долго. А когда дошел до дома Мэри Лавелл, то увидел, что дверь выломана, с крыши свисает солома и вокруг ни души.

Он стал расспрашивать соседей, что же случилось с Мэри, но они смогли сказать только, что ее выселили из дома, что она вышла замуж за какого-то бедняка и они отправились искать работу то ли в Лондон, то ли в Ливерпуль, то ли в какой-то другой большой город. Так и не довелось ему услышать, хорошо ей жилось или плохо, и больше он никогда не видел ее и ничего о ней не знал.

Из книги "Рассказы о Рыжем Ханрахане" (1897)

Перевод И. Разумовской и С. Самостреловой, по изданию: Ленинград, "Художественная литература", 1975, Пробуждение. Рассказы. Сборник; интернет-источник

Фотография

литература Ирландии:

Джонатан Свифт

Оскар Уайльд

Джеймс Джойс

"Сиротливый Запад" МакДонаха
Премьера в Театре Комиссаржевской (С-Петербург)

мировая литература

Джон Бойнтон Пристли: Проснитесь! Проснитесь! Проснитесь!

Льюис Статья о дружбе (Толкин, Льюис, единомышленники)

Статьи:

нужна ли сегодня религия?
Проект "Ирландский взгляд на мир. В центре огня"

литература России