Порок сердца. Памяти Алексея Девотченко

На его могиле в Комарово выгравирован фрагмент из спектакля «Дневник провинциала в Петербурге» – запрокинутое к небу в немом отчаянии лицо, на которое валятся сверху пустые листки бумаги. Образ надорванной души Алексея Девотченко – удивительного актера, нежного, ранимого человека, бесстрашного гражданина, трагически ушедшего из жизни год назад. Сегодня ему исполнилось бы 50.

Свободней всего он чувствовал себя на сцене один – тут он был Богом (один из его последних спектаклей – «Я – Бог, или никто» по пушкинскому «Моцарту и Сальери»). Моноспектакли Алексея Девотченко (поставленные Григорием Козловым и Владимиром Михельсоном) – это подлинный «золотой фонд» русской культуры, куда входят классики актерского чтения – Михаил Козаков, Сергей Юрский, Олег Басилашвили, Авангард Леонтьев. Материал для своих чтецких вечеров (которые все-таки спектакли, не программы!) он всегда выбирал сам, выстраивал драматургию, расставлял акценты, сочинял свою отдельную пьесу. Последней своей поэтической работой гордился особенно – это был «Вальс на прощание» по стихам Бродского, который он успел поиграть очень мало, но канал «Культура» успел сделать телевизионный вариант спектакля в рамках цикла «Послушайте!» «Вальс на прощание» стал своеобразным завещанием Алексея Девотченко – его обращением к своему поколению и к тем, кто придет после.

Масштаб его актерского и личностного дарования нам еще предстоит оценить. Не дожив и до пятидесяти, большую часть жизни сражаясь с «демонами» своей неприкаянной души, раздираемый сомнениями, разочарованиями, поисками своего «я», невыносимо страдающий от любой несправедливости, хамства, вранья, лицемерия, – Алексей успел сделать и сказать так много, что иному нескольких жизней не хватит.

Он был настоящим питерским интеллигентом, с родителями геологами, рано ушедшими из жизни, с дворянской родословной, в которой намешано огромное количество кровей, включая и немецкую, с репрессированными родными за спиной, с врожденной привычкой к чтению, с музыкальной школой, с не поврежденной советской властью исторической памятью. Театром увлекался с самого детства, прошел главную ленинградскую детскую театральную «школу» в легендарном ТЮТе (театр юношеского творчества), откуда вышло немало театральных звезд, включая Игоря Гордина, Андрея Краско, Николая Фоменко, Александра Галибина.

Потом был ЛГИТМиК (Ленинградский институт тетра музыки и кино), мастерская Аркадия Кацмана, потом армия, потом мастерская Додина.

Про армию Алексей вспоминать не любил, но, кажется, тот главный надлом в его личности произошел именно там.

Эту печать страдания и боли невозможно было скрыть ни гримом, ни образом, ни актерской привычкой быть обаятельным и всем нравиться. Алексей не любил всем нравиться, ему претила любая фальшь, любое кривляние. Он не любил шумные компании, праздники, на тусовках и церемониях чувствовал себя чужим, неловким.

И странным причудливым образом эта природная застенчивость совмещалась в нем с невероятной пассионарностью, страстным гражданским темпераментом. Его увлечение политикой ни в коей мере не было проявлением резонерства и амбициозности. Как артист Девотченко верил в силу творчества, так гражданин Девотченко верил в силу слов: его публичные появления на питерских митингах всегда срывали овации, он находил точные слова и – что важнее – точные стихи. «Нас ведет Крысолов! Крысолов! Вдоль карнизов и цинковых крыш!» – этот фрагмент из «Шествия» Бродского он читал на многотысячную толпу, которая замирала в оцепенении и долго потом не отпускала артиста со сцены.

Алексей подписывал открытые письма, участвовал в акциях протеста, выступал на митингах, стоял в пикетах, призывал коллег отказаться от любых форм сотрудничества с властью, сам отказался от звания заслуженного артиста. Но при всей своей гражданской активности он не мыслил себя в профессиональной политике, он обожал свою профессию и не представлял своей жизни без сцены. Просто он не мог молчать. И на чужое равнодушие реагировал болезненно, не понимая и не принимая никаких форм конформизма и коллаборационизма. Его пагубная страсть, переросшая в зависимость, а потом в тяжелую болезнь, была своеобразным средством защиты, самообороны, которая в итоге обернулась кошмаром, убившим его.

Он знал, конечно, что смерть уже маячит за окнами. И сам пошел на нее, как на таран, врезался в самую ее кровавую сердцевину.

Но сколько прекрасных пронзительных ролей осталось в памяти у его зрителей! Как повезло ему с режиссерами и учителями – он учился, снимался и играл у лучших. Спросите про Лешу Девотченко у Льва Додина, у Юрия Мамина, у Валерия Фокина, у Камы Гинкаса, у Кирилла Серебренникова – вы увидите на их лицах смесь восхищения и горя, потому что они знали цену этому артисту. И еще, конечно, чувство вины объединяет тех, кто соприкасался с Алексеем близко – в творчестве, в общественной жизни, в дружбе. Не удержали. Не спасли.

Одной из последних его киноработ была короткометражка «Порок сердца», в которой он сыграл умирающего от инфаркта высокопоставленного чиновника. Приступ настиг его в съемной квартире на свидании с молодым любовником. Это страшное смертельное одиночество в глазах его героя забыть невозможно.

Судьбу Девотченко часто сравнивают с судьбами Высоцкого и Даля. Огромный талант, который дается как дар, но неминуемо превращается в крест. Справиться с этой ношей не поможет никто – ни близкие, ни друзья, ни коллеги. Это очень короткий миг Гения. Спасибо, что мы были с ним рядом.

http://www.newizv.ru/culture/2015-10-14/228875-porok-serdca.html