Деревянный кораблик во льдах

В июле 1942 года в Баренцевом море был разгромлен полярный конвой PQ-17, перевозивший военную технику и продовольствие для Советской армии. В результате непродуманных действий союзного командования гружённые под завязку транспорты остались практически без вооружённого охранения. Воспользовавшись ситуацией, немецкие подводные лодки и самолёты в течение двух недель преследовали конвой и практически разгромили его. Из 35 кораблей были потоплены 23. Об этом трагическом эпизоде Второй мировой войны снято несколько фильмов, написано множество книг. Но ни одно художественное произведение не может сравниться с живыми воспоминаниями участников тех событий.

Валентин Валентинович Дремлюг – человек-эпоха. Он лично знал Папанина, Визе, Кренкеля, работал с академиком Трёшниковым. Профессор, почётный член Русского географического общества, он почти 50 лет регулярно выходил в море на научно-исследовательских судах, бывал во всех районах Мирового океана. Но самые суровые испытания выпали на его первое в жизни плавание. Тогда,  летом 1942 года, Валентину Валентиновичу и его товарищам пришлось своими руками вытаскивать из Ледовитого океана американских и английских моряков из разгромленного конвоя PQ-17.

А пистолетик оставьте…

– Валентин Валентинович, как для вас началась Великая Отечественная война?

– Я был студентом 4-го курса элитного в то время Гидрографического института Главсевморпути. Этот институт готовил кадры специально для Арктики. 20 июня 1941 года меня направили на практику, на реку Печору. Мы доехали до Кирова, выбрались из грузовика искупаться, и вот, как сейчас помню – прибегает начальник экспедиции и говорит: «Ребята, беда. Война началась». Что делать? Мы звоним директору института, профессору Белановскому, а он: «Да бросьте вы, какая война? В 3-4 месяца максимум немцев разобьём и будете продолжать учиться». После этого, слава Богу, я только в 1946 году домой и вернулся.

Вот в таком приподнятом духе начались мои военные приключения. Наша Печорская экспедиция подчинялась НКВД, поэтому рабочие были из ПечЛага, заключённые. Теперь смотрите: я – 20-летний студент, со мной девочка такого же возраста, и у нас в подчинении 10 зеков. Не политических, а самых что ни на есть уголовных. Их приводили  под ружьём и отдавали в наше распоряжение, у нас же никакого оружия не было. Ситуация не из приятных. Мы с напарницей посовещались и решили отдавать им свой паёк. У нас был хороший паёк, НКВДовский, не то что эта баланда, которой зеков кормят. Пригласили к себе их главаря, был такой Коля-бандит из Одессы, и говорим: «Мы решили так – будем питаться вместе с вами». Он расплылся в улыбке: «Настоящие комсомольцы, сразу видно – интеллигентные люди, из Ленинграда. Теперь можете уходить с нами на любую вахту, хоть на неделю, и ничего не бояться. Только у вас часики красивые… и пистолет вам выдали…»

В общем, часики и пистолет пришлось отдать.  Зато мы потом три месяца с ними плавали и не знали проблем.

– Какие работы вы проводили?

– Измеряли глубины Печоры от Усть-Печоры до Усть-Усы, это 300 км примерно. Ягоды собирали, грибы, купались. Только в октябре мы вернулись на базу. У начальника при виде меня глаза здорово округлились: «Жив?» - «Жив!» Т.е. вроде как и не надеялся больше нас с напарницей увидеть. Кстати, жизнь в этих экспедициях была не такой уж плохой. На плавучих брандвахтах содержали целые библиотеки, так что после смены можно было и Чехова почитать, и Жюля Верна.

– То есть, если я правильно понимаю, вовсю шла война, фронт неумолимо продвигался вглубь страны, а вы продолжали плавать с зэками по Печоре?

Гидрограф-навигатор г/с «Мурманец» В.В. Дремлюг. 1942 г.

– До октября 1941 года так и было. Потом нас собрали, сказали: экспедиция окончена, все свободны. И вот мы как были в ватниках, кирзачах и портянках, которые не меняли три месяца, так и поехали в Киров. Ободранные, грязные, полуголодные. В Кирове пришли в обком партии, спрашиваем: «Мы студенты из Ленинграда, домой нам уже не попасть, что нам делать?»Председатель обкома, крепкий такой мужик, говорит: «Вы кому подчиняетесь?» Мы: «Папанину. Главсевморпути». Он поднимает трубку, крутит телефонный диск: «Иван Дмитрич? У меня тут шесть твоих шалопаев, что мне с ними делать?» Голос в трубке: «В Красноярск, всех в Красноярск отправляйте» (в Красноярск спешно эвакуировали Главное управление Севморпути, – прим. ред.). Нам выдали продовольственные карточки и пропуск на очередной эшелон, и мы отправились на вокзал. На вокзале суматоха страшная, стон, рёв. Стоят 15 эшелонов – обыкновенные, наскоро сколоченные теплушки. А это Север, середина октября. И паёк нам выдали всего на 5 дней. Я говорю: «Не-е-ет, ребята, до Красноярска мы так не доедем». И тут (бывает же такое совпадение!) подкатывают два паровоза и тянут за собой 12 вагонов пригородных электричек. Мы к дежурному по станции: «Это что за поезд?» А он: «Это последний литерный эшелон Главсевморпути». Начальником эшелона был Эрнст Теодорович Кренкель, тот самый, который с Папаниным на льдине дрейфовал. Мы к нему. Он посмотрел на нас, улыбнулся и говорит: «Ну что ж, ребята вы молодые, здоровые, будете мне помогать». Нам выдали паёк, новую форменную одежду, и мы с комфортом доехали до Красноярска.

Там устроились в Арктический институт к Виктору Харлампьевичу  Буйницкому и продолжили учёбу. Вот интересная вещь – как раз в то время вышел секретный приказ Сталина: студентов старших курсов на фронт не брать, пусть доучиваются. Вот так мы проучились 3 месяца и вышли на госэкзамен. Весь выпуск состоял из 7 человек, а в комиссии было 13 человек, во главе с Владимиром Юльевичем Визе. Мы сдали экзамены и получили назначение в Арктический институт инженерами-гидрографами. А война идёт. Где-то в марте месяце меня вызывают: «Всё, собирайся, полетишь в Архангельск, в ледовый патруль». Наверное, вы слышали, что это такое.  Меня назначили гидрографом-навигатором. Моё дело было вести наблюдение за льдами и фиксировать ледовую обстановку на картах.

Родился в рубашке

– Валентин Валентинович, расскажите о своём корабле.

– Парусно-моторная шхуна «Мурманец» норвежской постройки. Небольшой кораблик, деревянный, но хорошо приспособленный для плавания во льдах и даже, в некотором смысле, знаменитый. Этот «Мурманец» участвовал в спасении папанинского «СП-1». Он обследовал ледовую обстановку во время дрейфа «Седова». С начала войны на нём ходили ледовые патрули в западном районе Арктики. 150-сильный мотор, перед тем как завести, приходилось полчаса разогревать паяльными лампами. Забегая вперед скажу – эта особенность нам здорово потрепала нервы.

На корабле было 27 человек команды и 6 человек учёных, питания на всех не хватало, поэтому приходилось охотиться. На борту были закреплены два крупнокалиберных пулемёта, благодаря им у нас были котлетки из нерпячины и медвежатины. Прекрасное мясо, знаете ли. Рыбы полно в тех районах, треску ловили.

– Что представлял из себя ваш походный костюм?

– Холщовые рубашки, штаны, сапоги и обычные ватники, которые до сих пор кое-где в ходу.

– Бушлаты? Водонепроницаемая какая-то одежда была?

– О чём вы? Какие бушлаты? Только ватники. Ещё был приказ – спать не раздеваясь, на случай атаки. Когда немцы начали топить наши суда, шанс добежать до шлюпки и спастись был только у одетых. Остальные погибали.

– Когда вы впервые вышли в море?

– 2 июля 1942 года мы вышли из Архангельска. Оперативную обстановку на нашем маршруте знал только капитан, но он не имел права делиться с экипажем. Так что мы были в полном неведении. Несколько суток спустя мы встретили грузно сидящий в воде танкер «Донбасс». С его борта нам сообщили, что корабль шёл в составе конвоя PQ-17 и подвергся нападению немецких подлодок и самолётов. Повреждения были видны невооружённым глазом, но капитан «Донбасса» отказался от помощи. Много позже я узнал, что выпало на долю этого корабля и его команды. Они отразили 13 атак с воздуха, сбили 2 самолёта, подобрали 51 моряка с потопленного американского парохода «Даниэль Морган» и самостоятельно вернулись в порт.

Примерно 13-го подходим к Новой Земле, в районе острова Гусиная Земля. Вахтенный поднимает всех по тревоге – на берегу люди. Кричат, жгут костёр, пытаются с его помощью сигнализировать. Потом кто-то стал пускать ракеты. Мы подходим ближе, спрашиваем через мегафон: «Кто такие?» Молчат. Ещё раз спросили. Молчат. Старпом знал английский, повторил вопрос. Отвечают: «Мы экипаж американского транспорта «Олопана», шли в составе конвоя PQ-17, подверглись немецкой атаке». Докладываем Папанину в штаб. Получаем приказ – идти в район гибели судов и заниматься спасательными работами. Взяли на борт этих американцев и продолжили движение вдоль Новой Земли. За неделю подобрали 147 моряков! Ни одно судно не спасло столько людей!

Столько лет прошло, но у меня до сих пор перед глазами эта картина – входим в район потопления судна, плавают сотни мешков с мукой – мука, оказывается, не тонет, среди этих мешков с мукой плавают в оранжевых жилетах моряки. Кто-то пытается уцепиться за шлюпку, кто-то уже окоченел и не в силах двигаться. Море горит – из потопленных судов вытекает нефть.  Затаскиваем людей на борт. Но судёнышко-то маленькое! Кого-то в каюту, кого-то в штурманскую рубку, кого-то в трюм, многих укладывали прямо на палубу. На счастье в одной из бухточек стоял английский транспорт «Эмпайр Тайд», его капитану удалось не только спасти корабль от немцев, но и подобрать десятки моряков с других судов. Мы передали  всех спасённых на этот корабль и продолжили плавание.

– Вам приходилось сталкиваться с немецкими кораблями?

– Вы знаете, это вообще довольно удивительная история, что нас не потопили. Вот лишь один эпизод. В конце июля мы стояли на якоре в бухте Малые Кармакулы. Здесь же на рейде находились два гидросамолёта ледовой разведки. Мне тогда выпала «собачья вахта» – с 12 ночи до 4 утра. Где-то часа в 2 ночи слышу хлопки – выбегаю на палубу, смотрю, немецкая подлодка всплыла в нашей бухте и обстреливает станцию и самолёты на рейде. И это в паре сотен метров от нас! Здесь уже все проснулись, капитан отдаёт приказ заводить двигатель… Вот тут-то мы и вспомнили этот «пылесос» «добрым» словом. Фырчит, не заводится. Немцы палят из пулемёта, вот-вот в нашу сторону повернутся – и всё… Оттаивать его пришлось минут 20, за это время нас могли 120 раз потопить.

Капитан наш, Котцов Петр Иваныч, хороший был офицер, ещё в Первую мировую в Арктике с немцами воевал, – говорит: «А ну-ка, ребята, жахните из пулемётов по ним – видите, команда у орудия суетится». Дали три-четыре залпа, немцы, видимо, оторопели от такой наглости, спешно погрузились и ушли. Мы потом получили сообщение из штаба, что это был единственный случай, когда деревянный парусно-моторный бот сумел отогнать подводную лодку.

Другой раз едва не погибли по милости наших же полярников. Подошли к острову Уединения, был приказ снять оттуда полярников. Стали приближаться к берегу, а те в открытом эфире на всё море орут: «К нам подошел неизвестный корабль, спасите наши души!» И всё это открытым текстом, хотя открытым текстом вообще нельзя было ничего говорить. Мы им ответить не можем, нас сразу засекут, машем флагами, пускаем ракеты – молчите, мол! Но что делать, сейчас немцы всплывут, стали уходить во льды. Только отошли, через два часа получаем сообщение – станцию на острове Уединения разбомбила немецкая подлодка.

– А сейчас совершенно дилетантский вопрос, но я боюсь, что для многих потребуется объяснять. Почему вы так и не смогли договориться с полярниками, у вас не было рации?

– У нас всё было! Но в военное время нельзя поддерживать связь без шифра. Давайте я расскажу, какой порядок у нас был на «Мурманце». Вот я, гидрограф, вёл наблюдение за льдами, вносил данные на карту, потом шифровал их и передавал капитану. У капитана был свой шифр, он шифровал мою шифрованную записку и передавал радисту, у которого тоже был свой шифр. И только после всех этих шифровок Папанин получал в своём штабе сообщение о том, что происходит. Поэтому нас здорово удивляло, что немецкие подлодки всё равно постоянно оказывались у нас на хвосте. Либо они всё это расшифровывали, либо всё время за нами следили. Вероятно поэтому они и не топили нас. В 1943 году был такой случай – я уже тогда не служил на «Мурманце», но мне рассказывали, – стояли в Шхерах Минина, и радист ясно услышал в эфире немецкие разговоры. Вызвал капитана, тот знал немецкий, сидят, слушают. Первая подлодка спрашивает: «Разрешите потопить «Мурманец», вторая подлодка или база отвечает: «Подождите, не будем пока топить». Так что и я, и весь наш экипаж в рубашках родились.

– Валентин Валентинович, как у вас сложились отношения с иностранными моряками, которых вы спасли? Поддерживаете ли вы связь с ними?

– До сих пор поддерживаем! Собираемся в апреле лететь в Соединённые Штаты к ещё живым ветеранам. Отношения в то время и сейчас, конечно, нельзя сравнивать, не то что между нашими странами, но и даже между людьми внутри наших стран. Приведу один только пример. Когда мы спасли матросов с «Олопаны», среди них было два негра, в очень тяжёлом состоянии, обмороженные. Прежде всего мы решили их обогреть и накормить. Кают-компания у нас была очень маленькая, в половину моей комнаты, наверно. Человек шесть еле-еле за столиком помещались. Мы посадили этих негров, накормили их, капитан говорит: «Теперь позовите офицеров, пускай идут». Те спускаются по трапу, как только увидели негров – аж оторопели: «Чтобы мы с неграми за одним столом?» К нам они, конечно, относились хорошо, как к своим спасителям. Но вы понимаете, какая штука, эти конвойные транспорты делались за 28 дней и были рассчитаны всего на один рейс. И контингент на них был соответствующий. Набирали из тюрем, из каких-то притонов, т.е. всякий сброд, которому и терять-то особо нечего. Когда мы их из воды вытащили, согрели, накормили, мы их стали спрашивать: «Ну что, ещё раз пойдёте?» А они: «Да будьте вы неладны! Мы в один рейс сходили, заработали деньги на ферму или на магазин, но чтоб ещё раз так рисковать жизнью? Мы вам грузы доставили? Тогда всё, привет!» Вот такие были отношения. Это теперь, когда мы встречаемся, – и обнимаемся, и целуемся, и коньячок пьём. Они с жёнами приезжают, словом, лучше отношений и не бывает. Я только в этом году три раза был в американском консульстве – приезжали ветераны из США.

Сыграем в кости?

– Давайте вернёмся к началу нашего разговора, к началу вашей биографии. Почему вы решили связать жизнь с морем, с Севером?

– Потому что я учился в 22-й средней школе на Фонтанке, 36, а окна наши выходили на Арктический институт – Фонтанку, 34. Когда в 1928 году ледокол «Красин» вернулся с операции по спасению Умберто Нобиле, я как раз был во втором классе. Нас строем водили на мост Лейтенанта Шмидта смотреть, как возвращается «Красин» из похода. В 1932-м мимо нашей школы с триумфом проходили «сибиряковцы», в 34-м – «челюскинцы». Мы всех их видели из окон школы или выбегали им навстречу. Это были настоящие герои того времени, как космонавты в 1960-х.  Ничего удивительного, что из нашего класса 7 человек поступили в Гидрографический институт Севморпути. В том числе и я.

– Вы ведь неоднократно лично встречались с Папаниным. Каким он был в жизни?

– Уникальный был человек. Грубо говоря, ведь четыре класса образования. Но дело знал!.. Очень душевный был, но запросто мог и обматюгать. На нём висел весь Севморпуть, так нет, он всё-таки приезжал к нам в институт, смотрел, как готовят кадры для Арктики, ездил по школам. Я с ним встречался и во время войны. После плавания на «Мурманце» меня вызвали в штаб с докладом. Я открываю дверь, а он говорит: «Заходи-заходи, паренёк». Прост был в обращении, хотя и требователен.

– Я знаю, что в такой же ледовый патруль, как вы на «Мурманце», в молодости ходил будущий президент Русского географического общества Алексей Фёдорович Трёшников. Приходилось ли вам встречаться?

– Алексей Фёдорович ходил в 41-м и в 43-м. Мы с ним разминулись. Кстати, он был именно на «Мурманце» начальником патруля.  Но я его знал ещё как Лешу. Я уже был доцентом, а он ассистентом у нас на кафедре читал лекции. Широчайшего диапазона учёный. Он 18  лет руководил Институтом Арктики, и это были лучшие для института годы.

– Валентин Валентинович, мы сидим в окружении огромного количества наград и памятных знаков, полученных вами в разные годы.  Какая вещь из этого изобилия вам дороже всего?

– Вот эта кружка. Простая эмалированная кружка – суточная норма воды в случае кораблекрушения. Когда шлюпка со спасёнными американскими моряками подошла к нашему борту, первым по трапу взобрался здоровенный рыжий штурман. Он вытащил из кармана эту кружку, вручил мне её и рыкнул: «Ну что, сыграем в кости?»

Беседовал Григорий Вольф,

rgo.ru