ДЭНИЭЛ ОКОННЕЛЛ.ЗА ПРАВА КАТОЛИКОВ

Dónal Ó Conaill (ирл.), Daniel O'Connell (англ.). Родился в местечке Cahersiveen (есть ещё несколько английских названий: Cahirciveen, Caherciveen; все произошли от ирландского:  Cathair Saidhbhín. Посещение Cahersiveen входит в поездки "Пётра и Патрика" (Кольцо Керри).

 

Он родился в 1774 году в небогатой ирландской семье. Заботы о его воспитании взял на себя его дядя. Сначала он учился в тайной католической школе в Ирландии, а потом отправлен был во Францию в С. Омер, где он был помещён  в иезуитскую коллегию. 

Время учения его во Франции освпало с французской революцией; она же и прервала его, так как церковные школы были закрыты. В 1792 году он побывал в Париже, и происходящее там произвело на него сильное впечатление. Под влиянием этого впечатления он, как и Наполеон в то же самое время, получил отвращение к анархии, хотя навсегда остался приверженцем свободы. 

ПОДГОТОВКА

Возвратившись на родину, О’Коннелл стал адвокатом. Первые успехи не удовлетворили его и не побудили довольствоваться обеспеченным и покойным положением. Адвокатская деятельность казалась ему тесной, как тесной была самая большая зала для его громадного голоса. Его горячий патриотизм тоже толкал его на политическое поприще. Он сам вспоминал впоследствии то впечатление, которое произвела на него уния /с Англией – ‘P&P’/. «Я был как сумасшедший, когда я услышал, как колокола святого Патрика весело трезвонили в честь унижения Ирландии, как будто то был славный национальный праздник. Кровь кипела в моих жилах, и я дал клятву, что это бесчестие не будет длиться, если только от меня будет зависеть положить ему конец».

Его, славолюбивого от природы, манило поприще народного трибуна. Он посещает многочисленные в то время народные митинги и всё более уходит на политическое поприще. Но впечатления, вынесенные из Франции, тяготеют над ним и отвлекают его от партий, имеющих революционный характер. Он является сторонником той теории свободы, представителем которой был Вольтер, который говорил, что «свобода заключается в подчинении только законам». Он примыкает, поэтому, к тому католическому комитету, который хотел добиться мирными средствами признания политических прав католиков. По взгляду О’Коннелла национальная независимость Ирландии находилась в тесной связи с религиозной свободой.

Положение его родины в начале двадцатых годов 19 века было очень тяжелым. Со времени восстания «соединённых ирландцев» не было больше восстаний; но революционный дух не угас совсем, он принял только новое направление. Люди, которые в другое время вступили бы в ряды «соединённых ирландцев», теперь принимали участие в тайном обществе «Белые ребята». Во время своих экспедиций они надевали на лица белые тряпки, а иногда надевали на головы  рубахи. В их деятельности политическая борьба уступила место борьбе социальной. Они не пытались овладеть Дублином или какими-нибудь крепостями, чтобы учредить в Ирландии республиканское правительство. У них не было средств для этого. Они вели войну против протестантских помещиков, особенно против тех, которые пользовались репутацией жестоких в отношении фермеров или крестьян. Такой помещик, выйдя из дома в одно прекрасное утро, находил у своих ворот гроб. Это было повесткой. Через некоторое время он погибал под ударами какой-нибудь шайки. И юстиция не могла найти свидетелей, чтобы установить личность преступника. В Лимерике среди бела дня был убит полицейский, и его смерть тотчас была возвещена потешными огнями по деревням на двадцать миль кругом. Убийства и насилия стали частыми явлениями. Правительством был принят закон о том, чтобы виновные в таких преступлениях отдавались под суд без присяжных заседателей. Было вынесено 25 смертных приговоров, из которых несколько приведено было в исполнение. Порядок немного был восстановлен, но не вполне, и бедствия страны продолжались.

В следующем году в Ирландию пришёл голод.

Таково было положение страны, когда О’Коннелл  уже вошёл в политическую деятельность.

КАТОЛИЧЕСКАЯ АССОЦИАЦИЯ

Он решает создать католическую ассоциацию, чтобы добиваться политической эмансипации для своих несчастных единоверцев. Это было почти безнадёжным предприятием для того времени. Из кого создастся та сила, которая должна была быть опорой проектируемого общества? Из забитых и разорённых земледельцев и отчасти горожан? Нужна была особенная вера в свои силы, чтобы при таких наличных обстоятельствах мечтать об образовании сильного общества. Эта вера не обманула О’Коннелла. 

В течение каких-нибудь двух лет движение в Ирландии, благодаря ему, разрастается в больших размерах, и Католическая ассоциация стала заметной силой. Она стала пользоваться таким авторитетом в народе, что к её суду и посредничеству стали обращаться фермеры в своих недоразумениях с помещиками, и нередко последние вынуждены были признавать её юрисдикцию. Значительная часть этого успеха должна быть отнесена на долю О’Коннелла, обладавшего особенной способностью подчинять людей своему влиянию. Красноречие этого человека было поистине каким-то исключительным даром.

Голос О'Коннелла

Обладал О’Коннелл громадным голосом, который раскатывался, как гром небесный, над головами нескольких тысяч слушателей. Он достигал всюду, всем одинаково были слышны эти увлекательные слова, выходившие из наболевшего сердца человека, горячо любившего свою родину и преданного ей душой и телом. 

Он начинал обыкновенно с шутки над кем-нибудь, особенно если таковой был оранжист, или с какого-нибудь анекдота. При помощи такого приёма он овладевал вниманием своих слушателей и мало-помалу переводил их к сути дела. Благодаря его собственному увлечению и искренности, вся аудитория, как бы ни была она велика, увлекалась и электризовалась, как один человек. 

Речь его была шероховата, неправильна и несистематична; в ней встречались частые повторения одного и того же предмета. Но в том-то и дело, что массе, которой трудно следить за оратором, если он строго логично и систематично проводит свою мысль, и необходима такая живая, увлекательная речь, а повторения и лишние разъяснения увеличивали её вразумительность. 

О’Коннелл заражал слушателей силою своего чувства. В этом умении передавать свои чувства, которые сводились к одному – любви к отечеству и желанию ему блага, и заключается главный секрет и вся сила ораторского таланта О’Коннелла.

Благодаря всем этим качествам он достиг скоро небывалых успехов. Правительство устрашилось успехов католической ассоциации и в 1825 году предложило парламенту закрыть её. Несмотря на сопротивление вигов, парламент согласился на предлагаемую меру большинством 253 против 107 голосов.

О’Коннелл не смутился. Он похвалялся, что проведёт карету в шесть лошадей между самыми узкими рамками парламентского акта. 

По его совету католическая ассоциация сама объявила себя распущенной и вновь открылась под именем «новой католической ассоциации». В самом парламенте дело эмансипации католиков выигрывало под влиянием успехов движения в Ирландии; внесённый в палату билль был принят нижней палате большинством 268 голосов против 241. С ним вместе были палатой приняты билли о возвышении избирательного ценза Ирландии, для того, чтобы предотвратить влияние католиков на дела страны, и о назначении жалованья ксендзам.

  Палата лордов провалила билли. Агитация в высших классах английского общества против законопроекта была очень сильна. Лорд Эльдон писал с удовольствием своей дочери: «Леди Брайброк и леди Варвик не пустили из дома своих мужей, желавших идти вотировать в пользу католиков. Наследный принц Йоркский открыто заявил, что он ни за что не согласился бы удовлетворить претензии католиков. Речь принца напечатали на пергаменте золотыми буквами и распространяли массами. Никогда не было такой сенсации, какая произведена речью герцога. Всюду выставлены надписи: да здравствует герцог Йоркский».

ИЗБРАНИЕ О'КОННЕЛЛА

В следующем году О’Коннелл решился нанести правительству удар, чтобы заставить его понять необходимость эмансипации католиков. В графствах Ватерфорд и Лут должны были произойти выборы в парламент. До тех пор в этих местах лендлорды пользовались бесспорным влиянием,  и противостать им казалось безумием. 

Избирателем по закону мог быть всякий, кто владел пожизненным доходом в 40 шиллингов. Чтобы сделать своих арендаторов избирателями, лендлорды дробили участки на соответствующей величины куски, сдавали их в аренду мелким фермерам и заключали с ними пожизненные контракты.

Предполагалось, что арендатор, могущий за уплатой ренты содержать свою семью, получает более 40 шиллингов дохода, а так как его контракт пожизненный, то, значит, он получает 40 шиллингов пожизненного дохода. Но чтобы такой пожизненный арендатор не был независим, против него с первого же года аренды готов был исполнительный лист о выселении по поводу просрочки или нарушения какого-нибудь из условий арендного договора. Его могли поэтому во всякое время прогнать со своего участка при малейшей строптивости.

В силу такого положения вещей арендаторы подавали голоса всегда по приказу лендлорда. Понятно, что одержать победу при таких условиях было почти невозможно, и это невозможное сделал О’Коннелл. В графстве Уотерфорд католическая ассоциация выставила кандидатом крупного землевладельца Вильерса, сторонника дела эмансипации, против маркиза Уотерфорда, а в Луте – тоже сторонника эмансипации, адвоката Даусона, против графа Родена. Священники и масса народа высказались за новых кандидатов и доставили им победу.

КАННИНГ

Этот результат выяснил во всём объёме силу движения, поднятого О’Коннеллом в Ирландии, и дал понять, что настала пора уступить. Во главе правительства стоял Каннинг. Уже прежде он заявил себя сторонником прогресса, хотя и очень осторожным. Он решился сделать из эмансипации католиков дело кабинета и принудить короля Георга IV согласиться на эту меру.

Когда он сообщил о своём решении своим товарищам, они были очень смущены смелостью министра, и некоторые из них не пошли за ним и предпочли оставить министерство. Он не останавливался, однако, перед разрывом с частью тори и пошёл вперёд. 

Он отсрочил заседания парламента, реорганизовал министерство и воспользовался парламентскими вакациями для разработки законопроекта о католиках. За этой работой застала его смерть. Он скончался 8 августа 1827 года, на 58 году жизни. Его товарищи не могли удержаться без него и во власть снова вступили чистые тори с герцогом Веллингтоном во главе. Казалось, что Каннинг унёс с собой в могилу будущее либерализма и, в частности, будущее ирландского дела. События вскоре опровергли такое предположение.

ИРЛАНДСКИЙ ВОПРОС

О’Коннелл не дал надолго забыть ирландский вопрос. Новым, ещё более смелым шагом он хочет заставить торийское правительство взяться за решение вопроса об эмансипации католиков. В 1828 году новый министр Фицджеральд должен был подвергнуться переизбранию в графстве Клер. Католическая ассоциация решила выставить против него самого О’Коннелла. Избрание это не могло иметь юридического значения. Как католик, он не мог стать членом парламента/

Но постановка кандидатуры делалась ради манифестации народной воли.

Фицджеральд имел за себя своё положение, симпатии своего сословия, влияние крупного землевладельца и привычку избирателей повиноваться. Борьба между двумя соперниками была, в конечном счёте, борьбой английского правительства с ирландским народом.

Со всех концов графства стекались избиратели в городок Эннис, где должны были происходить выборы. Сорокашиллинговые избиратели шли отрядами под предводительством своих священников и располагались лагерем в городе и в поле. Их собралось до тридцати тысяч человек. Шесть дней шла подача голосов, и всё длиннее и длиннее становились в реестре столбцы имён избирателей, подавших свои голоса за О’Коннелла. Под конец Фицджеральд оставил борьбу, увидев её бесполезность. Оказалось, что за О’Коннелла было подано 2054 голоса, а за его противника – 1075. 

Этот результат произвёл потрясающее впечатление. Для правительства стало ясным, что если бы О’Коннелл захотел быть избранным в нескольких округах Ирландии, он был бы избран. Оно увидело, что за него голосовали люди, которые рисковали куском хлеба, голосуя против могущественного лендлорда. Перед правительством встала дилемма: или кассировать выборы О’Коннелла и дальнейшим сопротивлением желанию народа вызвать гражданскую войну, или же уступить и предоставить политические права католикам.

Во главе министерства стоял герцог Веллингтон, человек, которого нельзя было упрекнуть в трусости; недаром его называли железным герцогом; на полях Ватерлоо он получил диплом храбрости; но для него, как государственного человека, при такой постановке дела выбор между междоусобной войной и благоразумной уступкой не подлежал сомнению.

РОБЕРТ ПИЛЛЬ

11 августа 1828 года главный вдохновитель министерства Роберт Пиль адресовал Веллингтону меморандум, в котором заявил, что, хотя он продолжает опасаться гибельных последствий освобождения католиков, но, как государственный человек, он должен из двух зол выбирать меньшее, а он предпочитает всё гражданской войне.

После слабого сопротивления король согласился внести проект в парламент и возвестить о нём в тронной речи.

Пиль был представителем в парламенте от Оксфордского университета. Он счёл своей нравственной обязанностью возвратить своим избирателям данные ими ему полномочия, чтобы они сами смогли высказаться по данному вопросу. 

Университет выказал ему своё неодобрение тем, что вместо него выбрал ничтожного представителя крайних протестантских мнений. Те оскорбления, которыми осыпали Пиля во время выборов, показали, как живо он задел дух нетерпимости своим поворотом к католикам. Ему удалось снова стать членом парламента лишь благодаря тому, что один спекулянт, Манасей Лопец, устроил его выбор в своём бурге Вестберри.

Возвещение реформы положения католиков возбудило страсти крайних протестантов, а также и крайних консерваторов в политике. Множество митингов собиралось в разных концах страны, с целью протеста против министерской затеи. Их лозунгом был крик: «Долой папство». 

В высшем обществе тоже были слышны отголоски этого крика. Однажды палата лордов стала сценой резкой ссоры между наследником престола и его братьями – герцогом Кларенским и Суссексом, которые одни в королевском семействе исповедывали либеральные убеждения. Герцок Кларенс назвал бесчестным поведение противников Веллингтона. Когда герцог Суссекс поддержал его выражение, герцог Кумбеланд вышел из себя, и дело дошло бы до драки, если бы вмешательство нескольких лордов не предупредило скандала.

Король был податлив на мнение окружающих его лиц, и потому решился на попытку отказаться от своего согласия на внесение билля об эмансипации католиков. Для прикрытия своего отступления он придумал предлог, что будто бы он согласился только на принцип, но совершенно не знаком с подробностями билля и на них своего согласия не давал. 5-го марта Пилль должен был развивать подробности акта в парламенте, а 3-го марта король потребовал к себе в Виндзор Веллингтона, Пилля и Линдгерста под предлогом объяснить ему подробности предлагаемой меры.

Когда дело дошло до изменений, которые надо было сделать в присяге королевской супрематии, король, показывая вид крайнего удивления, воскликнул: «Вы, конечно, серьёзно не думаете касаться королевской супрематии!». Министры ответили почтительно, но твёрдо, что это составляет существенную часть их плана. На это король ответил, что тут недоразумение, что он никогда не думал соглашаться на подобную вещь, что он был убеждён, что его министры слишком честны, чтобы воспользоваться нечаянным заблуждением совести их государя, и что он видит себя вынужденным взять назад свою санкцию. В виду такого артистического двоедушия, министры поняли, что их единственное спасение заключается в твёрдости. 

Склониться на какую-нибудь уступку значило дать королю неодолимое преимущество в его недобросовестности. Они настойчиво поставили на вид королю, что им ничего не остаётся делать, как уйти, что они просят его величество принять их отставки и озаботиться их замещением в самый короткий срок. После пяти часов переговоров король заявил, что он вынужден принять их отставку, при этом он выразил живейшее сожаление по поводу их ухода. Король крепко расцеловал их.

Возвратившись в Лондон, министры застали своих товарищей собравшимися на кабинетский обед у лорда Батгерста. Они объявили им, что всё кончено.

Они ошибались. Утро вечера мудренее. На другой день король сообразил всю трудность составить кабинет, более или менее жизнеспособный, с элементами, которые могла предоставить в его распоряжение ультрапротестантская партия. Поэтому 4-го марта вечером король дал знать Веллингтону, что он не может себя лишить его услуг и потому даёт ему полную свободу действий по вопросу, бывшему предметом спора.

5-го марта, в день, назначенный для возвещения билля, парламент был осаждён громадной волнующейся толпой. Трибуны зала и все места членов парламента были переполнены. 

Встав со своего места, Пилль сразу положил конец надеждам незначительного меньшинства парламента и беспокойству публики. «Я поднимаюсь, - сказал он, - в качестве министра короля и с полным авторитетом, который принадлежит этому званию, чтобы изложить перед вами совет, данный его величеству единодушным кабинетом». После этого приступа, встреченного громоносными  рукоплесканиями, он в четырёхчасовой речи изложил министерский проект.

Выяснив невозможность оставлять дело католиков в Ирландии в его настоящем положении, он предложил отменить все законы, которые ставили католиков в политическом отношении ниже, чем протестантов.

После упорных прений билль прошёл в палате общин большинством 320 голосов против 142.

  В палате лордов он должен был встретить гораздо более сильное сопротивление. Король мог там оказать большую поддержку оппозиции, - а он не скрывал своего нерасположения к законопроекту. Он никак не мог забыть своего отца, непоколебимо противившегося предоставлению прав католикам, а также своего брата герцога Йоркского, который на смертном одре, при одобрении всей нации, протестовал против эмансипации. 

Это настроение короля представляется странным, а выставлявшиеся им мотивы – фальшивыми. Трудно было поверить в искренность сомнений совести у сибарита, вполне равнодушного ко всем принципам, совершенно лишённого религиозного чувства и, притом, находившегося в молодости в общении с наиболее передовыми идеями терпимости.

Интриги короля задели самолюбие лордов, и, в результате, билль прошёл в их палате значительным большинством в 105 голосов. Королю ничего не оставалось, как только утвердить этот законопроект – 14 апреля 1829 года.

"ПРОВАЛ" ЭМАНСИПАЦИИ И СИСТЕМАТИЧЕСКАЯ ОППОЗИЦИЯ

Двадцать девять лет прошло со времени акта унии. Сделав эмансипацию католиков если не одним из условий этого договора, то, по крайней мер, дав понять, что она будет одним из его последствий, Англия слишком долго заставила ждать этого последствия и, тем самым, пропустила момент для примирения с Ирландией. 

Ирландские католики выучились рассчитывать только на самих себя. Благодаря ошибкам правительства, нравы систематической оппозиции укоренились в Ирландии. 

Англия не сумела даже и принятую так поздно меру сделать средством примирения. Выбор О’Коннелла был кассирован; но, несмотря на сделанную теперь Пиллем переделку списка избирателей, он был снова избран 30 июля 1829 года. 

Кроме того, Пилль распустил насильно Католическую Ассоциацию в тот момент, когда она при некоторой снисходительности и предупредительности сама бы распустила себя. О’Коннелл сейчас же восстановил Католическую Ассоциацию под видом новой; но которая открыто поставила своей целью автономию Ирландии.

Столько неловкостей отняли от необходимой меры, которую Англия приняла так поздно, силу успокоения и примирения. Мельбурн характеризовал в нескольких словах, немного резких, характер этой меры. «Очень глупо было то, говорил он, что, оказывая, наконец, справедливость, её осуществили так поздно и так неискренно, что все разумные предвидения рушились, а все дурные предсказания осуществились. Всё то, на что надеялись умные люди, не осуществилось, а то, что предсказывали безнадёжные дураки, оправдалось».

ЦЕРКОВНЫЙ ВОПРОС

Решением вопроса об эмансипации католиков не затронут был вопрос церковный в Ирландии. Англиканская церковь в Ирландии содержалась на счёт всего населения и, главным образом, католиков, так как многие земли протестантов были освобождены от налога в пользу церкви. Католиков числилось в стране до восьми миллионов, а протестантов было только 600 000. Для удовлетворения религиозных интересов этого меньшинства в Ирландии числилось 4 архиепископа, 18 епископов, 22 каноника и 1400 священников. Если принять во внимание, что всё население Ирландии равно приблизительно населению Киевской и Подольской губерний, то станет ясно, насколько излишня была численность англиканского духовенства. Главная часть дохода англиканской церкви – десятина – ложилась почти исключительно на католическое земледельческое население и давила его очень сильно. Ещё как указывал Граттан, земледелец, получающий 6 пенсов в день, должен был платить от 18 до 20 шиллингов в год десятины. Это всё равно, что если бы человек получал в год 75 рублей и должен был бы отдавать из них семь с половиной рублей только на содержание духовенства. 

Тяжесть налога увеличивалась ещё способом его взимания. Он отдавался на откуп. Обыкновенно в пользу откупщиков оставалась 1/3 валового сбора. Это означало, что если духовенство получало на свою долю 650 000 фунтов стерлингов, то народ платил около миллиона фунтов.

В 1831 году Ирландия была постигнута неурожаем картофеля. Под влиянием нужды и сознания несправедливости налога англиканам образуются общества «Чёрные ноги» и «Белые ноги». Отряды этих обществ бегают по стране, уговаривая крестьян не платить десятины. Платёж приостанавливается повсюду.

Вигистское правительство Англии не могло понимать положения Ирландии. В то время, как народ умирал с голоду и с отчаяния совершал преступления против десятинщиков, оно скупой рукой назначило 50 т. ф. ст. на пособие голодающим, большую сумму назначило в виде аванса духовенству, которое лишилось своего дохода, беря на себя обязательство собрать с народа недоимки в десятине и покрыть таким образом этот аванс, а для борьбы со злом оно издало так называемый «принудительный закон», которым запрещались всякие манифестации, и отменялась личная неприкосновенность жителей.

О'КОННЕЛЛ ПРОТИВ РЕПРЕССИЙ

Напрасно О’Коннелл в парламенте доказывал, что репрессии ни к чему не ведут, так как они не устраняют причины неурядиц; напрасно известный романист Бульвер доказывал, что политика репрессий, чередуемых с уступками, только раздражает народи  делает его жестоким.

Статс-секретарём по ирландским делам состоял тогда Стэнли, аристократ по натуре, враждебно относившийся к демократу и демагору О’Коннеллу и ко всему ирландскому народу. На указание, что надо приобрести симпатии ирландцев, он отвечал, что для того, чтобы быть любимым, надо внушать страх. 

О’Коннелл выдвинул задачи, решение которых могло успокоить страну:

1)Изменение состава полиции и суда, которые пополнялись почти исключительно из протестантов;

2)Устранение произвола администрации в отводе присяжных при составлении списков их;,

3)Изменение состава податных комитетов, набираемых исключительно из крупных собственников-протестантов;

4)Реформа городских дум и вообще общественных управлений;

5)Отмена десятины и привилегированного положение англиканской церкви;

6)Отмена права правительства запрещать общественные собрания.

Отрицательное отношение парламента к этим задачам и склонность его к политике репрессий по отношению к Ирландии вызвали мысль, что вообще лондонский парламент не способен относиться справедливо к её нуждам.  Отсюда появление и развитие движения в пользу отозвания унии. Сам О'Коннелл возглавил возглавил его и убеждал своих земляков отказаться от пути преступлений и действовать исключительно путём агитации. Правительство как бы старалось доказать, что этот путь невозможен. Оно несколько раз закрывало ассоциации О'Коннелла.

В 1834 году происходит сближение между О'Коннеллом и вигами в парламенте. Выборы в этом году дали большинство вигам; но ясно было, что без поддержки О'Коннелла им обойтись было трудно. В основание соглашения положено было: исправление избирательного права, отмена десятины и назначение излишка дохода над расходом по содержанию англиканской церкви в Ирландии на общие нужды страны, реформа муниципального устройства на демократическом начале. Среди придворных и аристократов это сближение вызвало сильное раздражение. 

Например, лорд Гренвилл написал лорду Лэндсдоуну, что не может больше бывать у того, так как рискует встретиться там с О'Коннеллом.

Билль об отмене десятины был предложен в самых скромных размерах в 1834 году. Десятина должна была быть заменена рентой, меньшей на 25% того дохода, который получало духовенство от десятины; получающийся отсюда излишек должен был быть употребляем на общие нужды населения Ирландии. Нижняя палата приняла его; но палата лордов сначала искалечила его, а потом отвергла.

В 1836 году билль о десятине был внесён снова в парламент и вместе с ним был билль о реформе муниципалитетов. Нижняя палата снова приняла оба билля, но палата лордов снова отвергла их.

В 1837 году палата лордов снова задержала оба билля, а тем временем умер король Вильгельм IV, произошли новые выборы парламента.

В 1838 году билль о десятине внесён был лордом Росселем в изменённом виде: к нему прибавилась оговорка, что излишек над суммой, потребной на содержание церкви, не может быть употребляем на что-нибудь иное, как только на удовлетворение её потребностей. С этой оговоркой билль прошёл через палату лордов; но, по справедливому замечанию О'Коннелла, эта прибавка уничтожала смысл реформы.

В промежутке между этими биллями проведена была ещё отмена специального налога в 70 т.ф.ст. на содержание церковных зданий англиканской церкви, было сокращено число епископских кафедр на 12, и упразднены были священнические места в тех приходах, которые насчитывали менее 50 прихожан.

Десятина в счёт англиканской церкви упразднена не была, а только превратилась в государственный налог, взимавшийся с меньшими тягостями и менее неравномерно. Сущность дела осталась. Привилегированное положение англиканской церкви в Ирландии осталось, и огромная масса католиков должна была по-прежнему содержать, кроме своего духовенства, ещё и протестантское, которое нисколько не служило духовным интересам католиков.

Эта незначительность результатов сближения О'Коннелла с вигами в парламенте породила неудовольствие среди ирландцев. 

ПЕРВЫЙ УХОД ОТ ПОЛИТИКИ

Пока у власти были виги, можно было надеяться на что-нибудь в будущем; но когда в 1841 году министерство Мельбурна пало и у власти снова водворились тори, у самого О'Коннелла явилось разочарование. Он устранился от политической деятельности и всецело посвятил себя отправлению обязанностей лорда-мэра Дублина, афишируя своё пренебрежение к политической жизни.

Но последняя не могла надолго оставить его в покое, тем более, что он так привык к ней, так долго стоял во главе движения. 

Если он готов был замкнуться или только показать, что он замыкается в деятельности городского головы Дублина, то другие не желали следовать за ним. Напротив, безрезультатность деятельности английского парламента в отношении Ирландии давала почву мысли о восстановлении отдельного ирландского парламента или даже об отделении Ирландии от Англии.

На этой почве создалась партия "Молодой Ирландии". В глазах её О'Коннелл отстал от требований жизни. По мнению её, не только нужно было требовать отдельного парламента для Ирландии, но и добиваться его или даже полного отделения от Англии не только законными путями, но и революционными. В эту партию вошл Томас Дэвис, Гаван Дуффи (Duffi), Джен Диллон, Митчел, Мигир (Meagher), д'Арси Мак Ги (d'Arcy Mac Ghee)  и Смис О'Брайен.

ВОЗВРАЩЕНИЕ. ОБ ИРЛАНДСКОМ ПАРЛАМЕНТЕ

О'Коннелл вышел из своего аффектированного равнодушия к политике. 

Он не хотел отделения Ирландии от Англии, считая, что это будет гибельным для обеих стран. O'Коннелл желал федеративной связи между ними, дабы в минуту опасности они могли оказать взаимную помощь. Между тем при тех порядках, которые существовали всё стремилось в Ирландии к отделению от Англии. 

"Возвратите Ирландии её парламент, - говорил он в своём предложении, - британский парламент ни разу не выказал компетентность в законодательстве для Ирландии. Уния была создана рядом преступлений, которым нет равных. Ирландия была лишена своей конституции и средств к существованию. Результатом более долгого упорства со стороны Англии может стать окончательное отделение Ирландии... Моя страна была управляема до сих пор не конституцией, а деспотизмом, - вот почему я требую от Англии возврата Ирландии её парламента".

На его требование возражал Роберт Пилль. Он даже не старался доказать, что Ирландия извлекла сама какую-нибудь пользу из унии. Вопрос заключался, по его мнению, исключительно в безопасности государства. Последния требует сохранения унии, без которой англия была бы сведена на положение четвертостепенной державы, а Ирландия стала бы разорённой пустыней.

Подавляющее большинство в 525 голосов против 40 высказалось против предложения О'Коннелла, за него вотировал только один англичанин.

Тогда О'Коннелл занялся агитацией. С лихорадочной энергией он стал организовывать митинги по всей стране. Сделав невероятное ораторское усилие, он говорил в течение целого дня в дублинской городской думе с таким богатством аргументов, с таким обилием деталей и с такой силой рассуждения, которые никогда никем не были превзойдены и редко достигаемы даже им самим.

Большинством 45 голосов против 15 дума приняла резолюцию О'Коннелла. Движение не замедлило распространиться по всей стране. О'Коннелл говорил на 31 митинге. Последний состоялся в Таре, на холме, на котором, по преданию, короновались первые короли Ирландии. Сюда явилось 250 000 человек! 

Резолюции в пользу отозвания унии постановлялись единогласно.  В них говорилось, что присутствующие торжественно объявляют, что уния не может иметь силу закона, так как она не основана ни на праве, ни на конституции, и что она поэтому не может связывать их совесть.

АРЕСТ

Несмотря на то, что во время митингов О'Коннелл держался строго легально и даже своей осторожностью навлёк на себя упрёки "Молодой Ирландии", правительство вчинило процесс против него и его ближайших сотрудников и арестовало всех их. Этот процесс волновал всё общество в Ирландии и в Англии в течение восьми месяцев. Чтобы добиться обвинения, правительство очистило состав присяжных так, что в нём не осталось ни одного католика. Председатель суда вёл дело крайне пристрастно.

30 мая 1843 года вердикт состоялся против О'Коннелла и его товарищей и он был приговорён к двенадцатимесячному заключению в тюрьме, к штрафу и к предоставлению поручительства в хорошем поведении в течение семи лет.

Тотчас же они были заключены в Ричмондскую тюрьму. Но их заключение скорее было похоже на содержание в хорошей гостинице, чем в тюрьме. Все были устроены довольно комфортабельно, имели право принимать гостей и даже приглашать к обеду 20 человек. Их семьи могли с ними видеться беспрепятственно.

ИРЛАНДСКИЙ ВОПРОС

Тем не менее, реакция на приговор была сильнейшей. Виги палаты общин нападали на него, как на вопиющее нарушение права и справедливости. Дизраэли характеризовал ирландское население, как слишком плотное, живущее на острове, где есть установленная церковь, но не его церковь, где господствует аристократия, живущая в столице другого королевства. "Голодное население, аристократия, не сидящая дома, иностранная церковь, исполнительная власть, слабейшая в мире - вот, - воскликнул он, - весь ирландский вопрос. Что бы мы сказали, если бы нам говорили про другую страну в таком положении? Мы бы сказали, что один выход - это революция. Но в Ирландии не может быть революции, потому что англия могущественнее её. Какое отсюда следствие? Что уния с Англией - проклятие Ирландии. Какова же в таком случае обязанность английского министра? - Произвести своей политикой все те изменения, которые революцией были бы сделаны силой.

ОСВОБОЖДЕНИЕ О'КОННЕЛЛА

Приговор против О'Коннелла был отменён во всей его полноте. Впечатление этого решения было громадно в Ирландии. Вновь воскресла вера в справедливость и беспристрастие английской юстиции. О'Коннелл и его товарищи были освобождены. Огромная толпа собралась к тюрьме и привезла с собой высокую колесницу, на которую и посажены были освобождённые узники.

ВТОРОЙ УХОД ОТ ПОЛИТИКИ. ГОЛОД

После этого О'Коннелл не возобновил борьбы. Громадные усилия, сделанные им в агитации 1843 года, волнения процесса, влияние тюремного заключения, как оно ни было мягко, - всё это подорвало его силы. Ему было уже под семьдесят лет.

Вскоре разразилось громадное бедствие - голод 1846-1847 годов. Этот голод, как и его предшественники, не был бедствием только стихийным, но был почти всецело результатом стародавних общественных отношений в Ирландии, сложившихся ещё в 17 столетии после ограбления ирландского народа англичанами. 

Положение ирландцев было страшнейшим. Дороги стали как бы костниками. Многие кучеры говорили, что нельзя проехать, не встретив трупа на дороге. Дома умирали целыми семьями и последний из живых перед смертью загораживал дверь кучей земли, чтобы помешать собакам и свиньям ворваться в избу. К голоду присоединился тиф.

О'Коннелл уже давно призывал английский парламент к безвозмездной раздаче хлеба. Он видел, как почти погибала на его глазах страна, которую он так любил. Он видел крушение дела, которому он посвятил почти всю свою жизнь. 

В Ирландии говорили про одного принца королевского дома, говорившего о голоде здесь так: " Ирландия не в таком уж плохом положении, как говорят. Меня уверяли, что гнилой картофель, морской мох и трава, смешанные в известной пропорции, составляют довольно здоровую пищу. Мы все знаем к тому же, что ирландец может питаться всем; ну, а в поле нет недостатка в траве, если даже картофель и не уродился". Услышав рассказ об этом, О'Коннелл вспыхнул и вскричал: "Я поеду, да, я поеду в Англию, чтобы увидеть, насколько распространены там подобные чувства. Если, - чего Боже избави, - это так... о, тогда я не поколеблюсь сказать, что обязанность каждого ирландца умереть с оружием в руках".

ПОВТОРНОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ

Когда он явился в парламент, все почувствовали, что он близок к могиле. Его лицо было бледно, худо, измождено выражением тоски. Его сильная фигура как бы осела; его голос, этот чудный орган, который когда-то раскатывался из конца в конец по самым обширным залам и который далеко раздавался на открытом воздухе, теперь был так слаб и разбит, что его едва было слышно. Этого ветерана слушали с уважением и с волнением. С дрожью в голосе он восклицал: "Ирландия в ваших руках. Если вы её не спасёте, она сама не спасётся. Я вам предсказываю с глубоким убеждением, что четверть её населения погибнет, если парламент не придёт к ней на помощь".

Это была последняя публичная речь этого человека, который в течение полувека воплощал в себе желания, обиды и страдания Ирландии. Вскоре он оставил Англию, чтобы отправиться в Рим, получить пред смертью благословение св. отца. ему не дано было получить эту последнюю отраду. По дороге, в Генуе он скончался 15 мая 1847 года.

ОЦЕНКА И ИТОГИ

О'Коннелл недостаточно внимательно отнёсся к экономическим задачам ирландской жизни, слишком тесно ограничил свою деятельность областью церковных и политических вопросов. Но ведь национальное сознание ирландского народа сливалось с его религиозным чувством и сознанием. Ирландец постольку был ирландцем, поскольку он был католиком. Освободить его в сфере религии и церкви означало проложить дорогу к его национальной самобытности.

О'Коннелл пробудил целый народ, вдохнув в него неукротимую решимость, отвоевал, - более того, - заслужил для него свободу, освободил его церковь и положил основы его самостоятельности. Он провёл в общественное сознание ирландцев убеждение в преимуществе широкой агитации и единодушия пред путём заговоров и восстаний. Подняв, можно сказать, создав в Ирландии общественное движение, он выдвинул такую силу, которая заставила с собою считаться государственных людей Англии. Тем самым он доказал право Ирландии на существование и возвратил ей самоуважение и уважение других... На его могильном памятнике нельзя было написать лучшей эпитафии, как те слова, которые он сам произнёс: "Граттан бодрствовал над колыбелью независимости страны; он же и следовал за её похоронами. Мне дано было возгласить в трубу её воскресение и объявить миру, что она не умерла, а только спит".

По работе Георгия Емельяновича Афанасьева, 1806.

В 1921 году 26 из 32 ирландских графств обрели независимость. Оставшиеся 6 получили частичное самоуправление благодаря созданию Североирландской Ассамблеи в 1998 году.

 

Далее - Парнелл и Глэдстон. Судьбы Ирландии

Картинная галерея "Петра и Патрика" - Daniel O'Connell.

 

ПРИГЛАШАЕМ В ПУТЕШЕСТВИЯ В ИРЛАНДИЮ.