Мы живём в золотой орде

Т. Фельгенгауэр― Про праздники и начнем. Согласитесь ли вы с президентом Польши Брониславом Коморовским, который сказал, что парад в Москве ко дню победы является символом нестабильного и неспокойного мира.

М. Веллер― Нет. Здесь я с ним пожалуй не соглашусь. Вот всю брежневскую эпоху, которая была очень даже стабильная, дважды в год, правда, не на 9 мая, конечно, на 1 мая, на 7 ноября проводился парад, и все это было одним из моментов совершеннейшей стабильности. Вот как завели десятилетия назад, так он и проводился. Так что я думаю, парад к нестабильности имеет очень косвенное отношение.

Т. Фельгенгауэр― Очень много вопросов по этой теме от наших слушателей. Я несколько задам. От слушателя с ником Правдаесть: 70 лет после окончания Второй мировой войны, может пора уже прекращать в Москве показательно демонстрировать прошлую кровавую победу., сделанную совместно со многими странами.

М. Веллер― Мы впервые отмечаем день победы с таким размахом. Главное, чтобы ширина размаха не привела к тому, что на задней оттяжке рука ударится в каменную стену и потом будет травма. Дело в том, что на мой личный взгляд, на взгляд человека, который рос в офицерской семье, в их гарнизонах, и день победы, который никто никогда так не отмечал, был чем-то совершенно значимым. И потом много лет мы с друзьями без каких бы то ни было указаний и парадов, в этот день и красного дня не было, первую рюмочку выпивали в 10.00 под звон курантов, когда раскрывались ворота Спасской башни и выезжал ЗИЛ с принимающим парад. Но на то был какой-то элемент нашей доброй воли, нашего чувства и нашего представления о победе. Сейчас это все приняло характер религиозного праздника. И это приняло характер непререкаемого всенародного ритуала. Здесь как писал когда-то Андрей Вознесенский: умеют хором журавли, но лебедь не умеет хором. Это он про себя писал. Или вообще про поэта. Вот я как-то спокойно отношусь к религиозным праздникам. Потому что для праздника религиозного прошло недостаточно много лет. Для праздника мирского прошло, наверное, уже слишком много лет. И все должно быть в меру. Потому что когда на ценниках в секс-шопах начинают печатать изображения ордена Отечественной войны, это значит, у людей мозги уже повреждены всем происходящим. Эти костюмы в оранжево-черную полоску - нельзя же так. Надо немного скромнее. Нельзя так.

Т. Фельгенгауэр― Но вы отчасти предвосхитили вопрос от Ильи. Он спрашивает у вас: почему праздники становятся такой скрепой для власти. Этот 9 мая действительно объединяет всю страну. Добровольно или нет это вы по-своему оцениваете. Тем не менее.

 

М. Веллер― Во-первых, чем-то надо скреплять. Когда-то Платон, простите за вечные мои цитаты, сказал и никто его не смел оспаривать: лишь то государство является прочным, щитом которого выступает справедливость. Ни одно государство не справедливо стопроцентно, о нашем государстве как государстве социальной справедливости говорить видимо, не приходится. При самом быстром в мире росте миллиардеров и огромной разнице между бедными и богатыми. Должна быть скрепа. Великую Октябрьскую революцию мы отменили и те, кому сейчас 30 лет, они воспитаны в убеждении, что 9 мая всегда было главной народной скрепой. Они даже не понимают, что главной народной скрепой было 7 ноября. Начиная с самых 20-х годов. Про день рождения Ленина мы не говорим. Это им даже непонятно. Им известно в общих чертах, не всем, они знают, что лежит в Мавзолее. Но в общем разве они могут понять, что такое было столетие со дня рождения Ленина. 9 мая было отнюдь не из самых праздников. А теперь вот так, потому что ничего не осталось. Потому что когда Зюганову задали вопрос: а вот как коммунисты насчет того, что все время расстреливали священников, взрывали храмы, говорили, что религия опиум для народа, а теперь стоят в церквах с такими лицами, не хотят отвечать на вопрос, чего вдруг все стали верующими. Так резко быстро хором. Они врали тогда или сейчас. На что Зюганов ответил: а я на такие вопросы отвечать даже не буду и заканчиваю отвечать, это безобразие сплошное и так далее. Вот это относится немного и к празднованию победы, потому что а чем еще скреплять. Мы отменили Октябрьскую революцию, мы отменили Ленина, православие конечно хорошо. А что делать не православным. Знаете, ислам это серьезное совершенно религиозное течение, мусульман в России много, они такие же коренные жители, а в чем-то даже я скажу более коренные. Если говорить о государственном образовании России. После татаро-монгольского так называемого нашествия. Так что кроме победы ничего не осталось. Простите за банальность страшную. Но если это делать с таким чудовищным размахом, с такими перехлестами, когда проводятся конкурсы на лучший торт по случаю дня победы, то, к сожалению, это обратится в свою противоположность. Надо осторожнее, нельзя делать культа.

Т. Фельгенгауэр― Ну а как. Он уже есть. И более того, мы можем наблюдать, что власти сознательно делают из этого культ.

М. Веллер― Да. Наши властная вертикаль является мультипликатором любого начинания. Это та самая старинная китайская притча, как император страшно любил свой народ, еще любил гулять в дождь по дворцу, мыслить, и вдруг увидел бедняка, который побежал под дождем даже без шляпы. Он вызывает первого министра: что такое, сердце болит, даже шляпы нет. Тот вызывает начальника полиции и говорит: я только что получил неудовольствие императора, что люди без шляпы в дождь, чтобы больше не появлялись. Полицейский вызывает околоточных: получил от первого министра такого выговор, если еще у кого-нибудь, околоточный вызывает полицию, еще негодяя без шляпы увидите в дождь, рубить голову на месте.

 

Т. Фельгенгауэр― То есть это называется царь хороший, бояре плохие. Есть еще перегибы на местах. А там на самом верху в принципе все понимают и все хорошо.

М. Веллер― Нет, я бы не сказал. Но наверху они чуть-чуть сдержаннее, а внизу холопы всегда ретивее панов. В мое время редакторы всегда вычеркивали из рукописей гораздо больше, чем вычеркнули бы цензоры. Но задача редактора была – не доставить цензору ни малейшего повода выразить неудовольствие работой редактора.

Т. Фельгенгауэр― Это желание выслужиться?

М. Веллер― Подстраховаться, подстелить соломки. Доказать свою лояльность. Оставить себе перспективу карьеры. А в общем это сволочизм. Такой эгоистичный, шкурный.

Т. Фельгенгауэр― А этот мотопробег, который постоянно перетекает из одного скандала в другой, сегодня нам рассказали, что собираются «Ночные волки» на Западную Украину поехать «назло бандеровцам». Это то, что говорит господин Залдостанов. Это тоже желание показать лояльность, выслужиться. Поиметь потом какие-то преференции.

М. Веллер― Да, конечно. Первое, когда пацан хочет с ревом гонять на мотоцикле до ночи, да чтобы стекла дрожали, в 20 лет это нормально. Его можно поймать, даже дать по морде. Но это нормальный эпатаж. Но в 30 лет, ну немного он уже передержался. 25 ладно, 30 – передержался. Когда это делают 50-летние дяди, то возникает вопрос: а им чего, в жизни делать нечего. А скажите, вот эти байкеры они вообще работают-то кем. Они деньги зарабатывают чем. А их вообще что-нибудь в жизни интересует, кроме как ездить на мотоцикле. У них есть интересы или нет.

 

Т. Фельгенгауэр― Делаем перерыв три минуты. Эту тему обязательно продолжим. Вдруг вы напишите на номер +7-985-970-45-45. Чем живут байкеры. Мы обязательно это обсудим.

РЕКЛАМА

Т. Фельгенгауэр― Продолжается программа «Особое мнение». Так все-таки про байкеров. Если глянуть на западный опыт, там очень даже великовозрастные дядечки на мотоциклах. И ничего.

М. Веллер― И ничего.

Т. Фельгенгауэр― Иногда даже про них сериалы снимают.

М. Веллер― Конечно. В этих сериалах наркотиками торгуют, еще что-то делают. Но это все неважно. Потом Чарли Шин разоблачает банду. Чем конечно привлекательны байкеры – брутальностью своего образа. Это настоящие мужчины, суровые, грубоватые, агрессивные, готовые к действию. Спуску никому не дадут. Это мужчины. Очень важный момент. Они не представляют никого кроме своей группы, команды, системы, банды, сообщества. Вот они сами по себе. Они дистанцируются от любой власти, от любой администрации, от любой политики, это некая параллельная субкультура. И вдруг у нас сообщество, которое называется, допустим, не друзья Кремля, нет, они называются «Ночные волки», вот сурово так. Следующее будет только «полярные медведи». Оно является проводником политики Кремля. То есть они связаны личной дружбой с президентом, они участвуют в политических течениях. Они значительная сила поддержки власти, они одни из организаторов антимайдана. Они не сами по себе, МИД возмущается, чего это вы не пускаете наших «ночных волков». Вы представляете себе МИД любой страны, Америки, которая шлет ноту России, Германии, - почему не пустили наших байкеров. Что за бред, кому какое дело. Потому что они не сами по себе, они огосударствленные байкеры. Они байкеры Кремля. Они проводят политику России. Они едут не сами по себе, не от себя возложить флаги, цветы, венки. Что дело, безусловно, хорошее и святое. А от имени государства. Но это не то государство, которое в глаженых штанах, а то, которое на ревущих мотоциклах. Совершенно верно. Это чрезвычайно агрессивный образ действия. Потому что байкеры это эпатаж по определению. Совершенно естественно их никто не хочет, я бы на месте поляков и немцев не хотел. Да на фига мне это все, вот такие, рыча с грохотом и говорят, все равно мы через вас прорвемся. Вот за это отдельное спасибо. А нам через вас тоже можно прорваться. Нет. Потому что это наша победа, вы тут ни при чем. Особенно конечно немцы. Я согласен, но в общем и целом лучше бы этого всего не делали. И, кроме того, это очередная шумовая граната. Не про то, что мы все глубже погружаемся в то, что непроизносимо в эфире. А вот не пускают байкеров. Да хоть они пересядут на самокаты, хоть они на руках пойдут до Берлина, все это не имеет никакого значения. Речь идет о том, что в стране делается. И что может каждый из нас делать для того, чтобы в стране было хорошо. Если каждый из нас будет кругами кататься на мотоцикле, увешанный цепями, то в стране лучше не будет.

 

Т. Фельгенгауэр― Сейчас такой перифраз с профессором Преображенским. Да в стране будет разруха.

М. Веллер― Да, хоть бы один мотоцикл у них русский был, между прочим. Простите, все уже сказали, они ездят на американских и японских мотоциклах. Некоторые на английских…

Т. Фельгенгауэр― Это трофей.

М. Веллер― Нет, это куплено за бабло. Трофей.

Т. Фельгенгауэр― Хорошо, давайте про то, что у нас происходит. Чего мы с этими байкерами возимся. Артем Лоскутов человек, который придумал, организовал и вдохновил такое мероприятие как Монстрация, это такая шуточная демонстрация.

М. Веллер― Святым не шутят. Правильно, дать по рукам.

Т. Фельгенгауэр― Десять суток, а Amnesty International признало его сегодня узником совести.

М. Веллер― Во-первых, я бы от Amnesty International оставил бы человека три. Чтобы они занимались делом, потому что они уже совсем сошли с ума. Вместе еще с большим рядом правозащитных организаций. Я предлагал этому большому французскому мыслителю, который друг Олланда и вдохновляет его на подвиги. Это напоминает русскую народную поговорку: скажи мне кто твой друг, и оба идите на фиг. Я сейчас не помню, как зовут этого мыслителя, насчет того, что надо конечно спасать мигрантов, которые тонут в Средиземном море. Я сказал, что значит спасать, нужно просто подавать свои корабли к тому берегу, их перевозить. И все. И тогда они не будут тонуть. А чего же так спасать, люди опасности себя подвергают. Перевезти их надо к себе и кормить, и поить.

Т. Фельгенгауэр― В итоге все так и получается.

М. Веллер― А если они дадут по морде полицейским, полицейского посадить в тюрьму. А ты не провоцируй человека давать тебе по морде.

Т. Фельгенгауэр― Сейчас мы немножко съехали с темы.

М. Веллер― Возвращаемся обратно к монстрации. Демонстрации, ее проводит - кто надо, организует - что надо, на ней лозунги - какие надо. Это государственное мероприятие. Нельзя над этим смеяться. Был старинный фильм замечательный гениальный первая рязановская комедия «Карнавальная ночь». И вот там Ильинский товарищу Огурцову: да что это, безыдейный смех. Так вот это безыдейная демонстрация. Стоят какие-то дети и написано: меня принуждают есть кашу. И второе дитя: моего брата принуждают есть кашу. Они на что намекают. Это кто кого к чему принуждает.

Т. Фельгенгауэр― Моя любимая, я не буду говорить без своего авокадо.

М. Веллер― Совершенно верно. Сегодня они смеются над кашей, а завтра над кем. Сегодня они неконтролируемо вышли на демонстрацию, а завтра какие лозунги они повесят. Они неподконтрольны. Самый страшный грех.

Т. Фельгенгауэр― У людей просто есть чувство юмора. Как их можно контролировать.

М. Веллер― Дело в том, что власть, которая заботится о самосохранении, чувство юмора должна чуждаться. В этом ничего смешного, товарищи. Власть, чиновная, административная система должна держать под контролем все эти мероприятия. Потому что даже если оно очень невинное и даже у людей повышается настроение, а хрен его знает, что они по своей инициативе сделают завтра.

Т. Фельгенгауэр― С хорошим-то настроением. Действительно.

М. Веллер― Какие они напишут лозунги, за кого они проголосуют. Как они подчинятся какому надо решению. Это нехорошо. Так что посадили, чтобы не проявлял инициативу. Меня когда-то поразило, когда я прочитал, что в КГБ не любили брать инициативников. Как они называли. Кого надо, тех мы сами позовем. А ежели кто мечтает стать разведчиком, перебьется. Нам инициативники не нужны. Так вот нашей системе ни в какой области народного хозяйства инициативники не нужны. Кого надо призовут, поставят задачу, заставят.

Т. Фельгенгауэр― Получается, что власть может испугаться небольшой группы людей с хорошим настроением и с милой инициативой.

М. Веллер― Власть никогда…

Т. Фельгенгауэр― Потому что видит в них какую-то потенциальную угрозу.

М. Веллер― Она никогда не признается, что она испугалась. Это рефлекс. Потому что ни один чиновник не объяснит внятно, чем ему это мешает. Но он спинным мозгом чует, что это объективная угроза существованию той системы, внутри которой он кормится. Он не боится. У него инстинктивная тревога. Вот ты на инфузорию туфельку кап, она ресничками эть, - вот так реагирует чиновная система на все эти понимаете ли невинные монстрации. Так что конечно он узник совести. Я, правда, не понимаю, чья тут совесть, причем тут совесть. Но то, что его посадили таким образом, чтобы все было спокойно в стране, то есть это политическая акция. Как ни смешно. Чисто политическая. Да, конечно, это так.

Т. Фельгенгауэр― Монстрация политическая акция или то, что его посадили.

М. Веллер― И монстрация на самом деле политическая акция, потому что это попытка самостоятельности где не надо. Гражданское общество нам нужно для того, чтобы о нем говорить. А на самом деле оно нам даром не нужно. Никакого гражданского, только военное. Строем. На парад. И он вообще как зачинщик, что это такое. Нужны какие-то правильные вещи. Вот его призовут, например, дорогу чинить в свободное время на свои деньги, вот ему скажут где чинить, он яму засыплет. Вот это гражданское общество. А не всякие штучки-дрючки.

Т. Фельгенгауэр― С авокадо…

М. Веллер― Что такое авокадо, люди вообще не должны знать, что такое авокадо. Что мы в Африке живем.

Т. Фельгенгауэр― Хорошо хоть в список санкционных продуктов не попало, потому что привозят не из США и не из Европы. А из Израиля.

 

М. Веллер― Что?

Т. Фельгенгауэр― Авокадо.

М. Веллер― Вы шутите…

Т. Фельгенгауэр― Откуда же по-вашему везут теперь продукты.

М. Веллер― Не знаю.

Т. Фельгенгауэр― Вы в Москве не закупаете.

М. Веллер― Вы знаете, я чего-то как-то без авокадо живу и ничего. Я еще должен что-нибудь такое сказать про квашеную капусту, которую очень люблю, если она хорошая.

Т. Фельгенгауэр― И гречку.

М. Веллер― Да, очень люблю гречку, если она хорошая.

Т. Фельгенгауэр― Замечательно.

М. Веллер― Может, авокадо люблю, но может мне просто его не давали.

Т. Фельгенгауэр― Эмбарго. Вы просто не можете говорить без своего авокадо.

М. Веллер― Да.

Т. Фельгенгауэр― Мы сейчас сделаем перерыв несколько минут.

М. Веллер― Авокадо подайте в студию, пожалуйста.

Т. Фельгенгауэр― Мы не будем говорить «без своего авокадо», через три минуты попробуем.

НОВОСТИ

Т. Фельгенгауэр― Продолжается программа «Особое мнение». Еще одна тема дня. Из фильма «Мастер и Маргарита» ВГТРК вырезало сцену смерти Берлиоза. Потому что эта сцена насилия, а фильм показывают днем. Такими темпами мы так порежем вообще по-моему все классические сюжеты. Насилия там немало.

М. Веллер― Впервые я обратил внимание на эти вещи, когда я где-то в третий раз, по-моему, днем в плане отдыха, когда голова от работы устает, сижу бессмысленно перед телевизором, переключаю бессмысленно каналы, и там замечательный чудесный мужской сериал. «Агент национальной безопасности». С замечательным Краско, Пореченковым. И вдруг там какая-то драка, бар, какой-то стриптиз, а что-то мои ясные очи ничего не видят, сказал разбойник. Это у стриптизерши на место бюста накладывают такую матовую полоску, чтобы было не видно. Я смотрю, снято в 2002 году. А в 2014 году мы на это место наложим матовую полоску. Причем стриптизерши они не отличаются какими-то гиппопотамовскими размерами, и некоторые даже пытаются что-то такое вякать про эстетику. Так вот мы начинаем двигаться, нигде в мире я не видел, не буду строить из себя такого, который только и путешествует вокруг света каждый день, но нигде в мире я не видел, чтобы в плане борьбы с курением все сигаретные пачки были задернуты, ударение делаем на последнем слове жалюзи, чтобы нас не обвинили в безграмотности и вообще не видно, что там есть. А продавщица требует, чтобы ты сказал, чего ты хочешь, она с задней стороны посмотрит, чего там есть. Ну ребята, заставь дурака богу молиться. Вот здесь точно то же самое. Причем это все решается на местах. Потому что в искусство идут комиссары. Они уже начали идти. Они уже второй год продвигаются. Они из-за стеснительности не носят кожаных курток. Я уж не говорю про красные звездочки, вместо них желтые крестики. На груди. Или белые. Но они бдят, чтобы все было идеологически выдержано. Так что я прошу прощения, слово «сиськи» еще не запрещено, вот никаких сисек, никаких отрезанных голов, никаких задниц, никакого, ничего. Это могли когда-то в глухие времена еще хрущевские показывать «Полосатый рейс» и там кто-то выскакивает, Евгений Леонов из ванны в мыле и с голой простите, пожалуйста, как это называется, ягодичной мышцей. В таком виде он бежит по коридору. Сейчас он будет бежать прикрытый туманной полосой. Потому что нравственность. Какое у них представление о нравственности черт их знает.

Т. Фельгенгауэр― Всегда есть вариант, что снимут другой вариант, сейчас же римейки постоянные. «А зори здесь тихие» пересняли. Да всю советскую классику потихонечку начинают переснимать. А что не переснимают, то раскрашивают.

 

М. Веллер― Да, когда раскрасили «Семнадцать мгновений весны» эти ребята не понимают, что цвет несет эстетическую функцию. Что цвет может нести смысловую и эмоциональную нагрузку. Для них это слишком сложно. Они бы взяли и всю графику Дюрера раскрасили, чтобы она была цветная. Но что взять с умственных уродов. За это деньги платят, они осваиваются. Они откатываются. Они крадутся.

Т. Фельгенгауэр― А с другой стороны если бы они раскрашивали сейчас, то заодно замазали бы все свастики. Потому что у нас же сейчас погоня за символами.

М. Веллер― Я сначала хотел было ляпнуть, что вместо них нарисовали бы пятиконечные звездочки. Но это было бы…

Т. Фельгенгауэр― Что же наши будут наших что ли убивать.

М. Веллер― Я думаю, что надо все закрасить и никаких этих рунических молний. Никакой черной формы. Сидят люди в штатском, на рукаве повязка – враг. Вот как было в сериале «Маски шоу». Приходит человек, на руке повязка – полицай, шпион и все совершенно понятно. Дело в том, что чиновник он по определению не может иметь мозгов больше, чем велено начальством. Таким образом чем больше книзу, тем меньше… Низа больше, а верха в голове меньше. Все, что из этого получается в искусстве. Так что в самом скором будущем мы еще огребем.

Т. Фельгенгауэр― Про соседей давайте. Президент Белоруссии Александр Лукашенко сказал, что ждет от Запада шагов в правильном направлении и говорит о том, что надо развивать отношения, дружить, любить друг друга. И тут много вопросов, например, спрашивает Виталий: а Лукашенко уйдет в ЕС или мы богаче. То есть будет опять торг какой-то с Белоруссией.

М. Веллер― Лукашенко сейчас хочет одновременно сидеть не то чтобы на двух стульях…

Т. Фельгенгауэр― Ему это удавалось все это время.

М. Веллер― Он хочет сидеть на стуле, на пеньке и в каком-нибудь креслице и все это одной точкой, которой садятся. Я его совершенно понимаю. Он хотел бы иметь хорошие отношения с Западом. Это очень трудно, потому что Запад хочет демократических выборов, тогда дальше не переизберут. А переизберут кого-нибудь другого. С точки зрения демократии лично я это буду всячески приветствовать. Хуже гораздо следующая глава. В следующей главе демократическое правительство разворует, распродаст всю страну. Вот в чем ужас. Вы понимаете. Посмотрите на все постсоветское пространство. Посмотрите хоть на Украину, хоть на Среднюю Азию. Все раскрали и распродали.

Т. Фельгенгауэр― Все будет в одних руках Лукашенко.

М. Веллер― Идеального варианта здесь нет, Лукашенко хочет и сохранить положение и чтобы его любили. Если им на Западе еще подбросят мигрантов, если российские самолеты хорошо еще полетают у них над головами и подергают их за нервы, то они уже начнут дружить с Лукашенко тоже, я думаю. Я думаю, что Лукашенко человек, безусловно, незаурядного природного ума. Движется в правильном направлении. А почему бы ласковому теляти не сосать двух маток. А хоть и четырех. Если есть матки, которых можно сосать, надо сосать.

Т. Фельгенгауэр― Но вы же помните, как разворачивалась история с господином Януковичем. Который весь такой сначала ребята, евроинтеграция, вот мы так любим ЕС, мы сейчас будем в ту сторону двигаться. Потом так совершил некий кульбит. Народ не понял. Или в Белоруссии просто другой народ.

 

М. Веллер― Фигура гимнастическая, совершенная Януковичем, с трудом может быть названа кульбитом, ибо он получил начальное ускорение в виде, условно говоря, пинка. Про ногу, давшую пинка, ни слова. Дальнейшее молчание. Мы все Гамлеты. В результате этого пинка он совершил кульбит, но его мозговое вещество не пострадало. Потому что сколько его было, столько его и осталось. Если бы не братская российская помощь, он бы не стал президентом никогда. Несмотря на свои правильные наклонности, на большую жадность, полную беспринципность. И так далее. Так что Лукашенко с Януковичем равнять нельзя. Лукашенко фигура самостоятельная.

Т. Фельгенгауэр― А с кем можно равнять Лукашенко. С Путиным можно? Или он мудрее Путина руководитель страны.

М. Веллер― Я думаю, что он на самом деле умнее. Кроме того, я думаю, что у него есть определенные планы действительно развития страны. Он миллиардеров не плодит. Он скупать то, что создано общим трудом не позволяет. Вот при всех своих диктаторских замашках, при затыкании ртов, при отрицании демократических выборов, все это есть. Но раскрасть Белоруссию он не дал. Покойный президент Сингапура отнюдь не был демократом. Он был жестко авторитарным правителем. Но этот тот счастливый случай, когда он был просвещенным авторитарным правителем.

Т. Фельгенгауэр― Чуть уровень жизни другой в Сингапуре. Не такой, как в Белоруссии.

М. Веллер― Полностью с вами согласен. Но если бы этого сингапурца поселить в Белоруссию, я затрудняюсь себе представить последствия.

Т. Фельгенгауэр― То есть чисто территориально просто Лукашенко не повезло. Если бы его в Сингапур. То о-го-го.

М. Веллер― Я допускаю, что с Сингапуром он бы не справился. Он плоть от плоти, кость от кости каждый на своем месте. Если индейского вождя и оксфордского ученого поменять местами, то мы получим две жизненные трагедии. Так что видимо, так нельзя.

Т. Фельгенгауэр― Конечно не могу не поговорить с вами о Майе Плисецкой. Потому что сейчас все вспоминают, а главное все пытаются понять, возможно ли эту пустоту как-то заполнить. Потому что когда уходят авторитеты, ориентиры, не очень понятно, куда двигаться. На кого теперь смотреть и с кого брать пример.

М. Веллер― Я боюсь, что здесь мы с вами, я, во всяком случае, не смогу сказать ничего нового. Потому что все понятно. К нашему всеобщему великому сожалению все происшедшее естественно, люди смертны. Поделать с этим никогда ничего не удастся. Был действительно очень крупный человек. Была совершенно замечательная гениальная балерина. Об этом все уже сказано. Можно только еще раз помянуть, еще раз поклониться. Еще раз вспомнить. Что касается пустоты, которая образуется. Она регулярно образуется и так или иначе чем-то заполняется. Когда Сталин умер, все думали вообще светопреставление, понимаете.

Т. Фельгенгауэр― Сравнили.

М. Веллер― Когда государя-императора скинули… Вы знаете, что касается образовавшейся пустоты, то масса людей рыдала в ужасе. Их десятки лет воспитывали, что без Сталина никуда. Я говорю только о невосполняемости, об этом представлении. Так что ну что же делать, будем жить дальше. Слава богу, балетная школа в России все еще держится. Дай бог, чтобы это было как можно дольше.

 

Т. Фельгенгауэр― Ну а если говорить про ориентиры, авторитеты нравственные. Мы про гражданское общество с вами вскользь сегодня поговорили. Что не очень ясно, в каком виде оно существует. И должно существовать. Ему же нужны какие-то авторитеты.

М. Веллер― Я думаю, что с гражданским обществом все совершенно ясно. Гражданское общество должно пальцами щелк - и появляются представители гражданского общества. Они не спрашивают «чего изволите», это нарисовано у них в глазах. Они говорят: мы гражданское общество и угадывают, что они должны произнести. Для этого была создана Сурковым уже около 10 лет назад, не помню точнее Общественная палата. Как именно выражение элиты гражданского общества. Она общественная. В каком они там здании, на Старой площади, на Новой, кому это принадлежит, чья аренда, какие деньги, не надо об этом говорить. Это не имеет значения. Но это представители гражданского общества. Чего надо, то и делают. Чего не надо – того не делают. Это то, что у нас есть, то, что гражданское общество самостоятельно. Гражданское общество может с властью соглашаться, а может не соглашаться. Если оно не нарушает законов, каковы законы само же вырабатывает через избранных представителей. То ему никто ничего не смеет сделать, ибо оно в своем праве. Когда существует твердая вертикаль власти в нашей традиции, а мы живем в золотой орде. Вот я закопался, на сколько времени уже в 360-80 годы эпоха Куликовской битвы. Вот мы сейчас живем в золотой орде, только золотая она немного иначе и гораздо более буквально…

Т. Фельгенгауэр― Орда очень даже вовсю.

М. Веллер― А что касается орды, это тот же самый способ. Лизать сапог вышестоящему. И цыкать нижестоящему. Так что какое гражданское общество, ну что еще непонятного, понимаете.

Т. Фельгенгауэр― Как-то печально у нас получилось закончить.

М. Веллер― Почему печально. Это наша жизнь.

Т. Фельгенгауэр― Я не хочу в орде, может быть, мне не нравится орда. У нас орда, у нас рать. Извините, вырвалось.

М. Веллер― Вот это плохо. Должна нравиться. В таком случае назовите ее гражданским обществом.

Т. Фельгенгауэр― Гражданской ордой или золотым обществом.

М. Веллер― А что касается нравственных авторитетов, они конечно нужны. Но оказывается, Буковский какие-то порнографические фотографии делал, во что лично я не могу поверить. Знать не знаю, но не могу поверить. Так что есть у нас нравственные авторитеты, они регулярно сажаются в тюрьмы. Ссылаются в город Горький, Сладкий и другие. Ну такова участь всех авторитетов. Вспомним 12 апостолов, все плохо кончили.

Т. Фельгенгауэр― Это было «Особое мнение» Михаила Веллера. Спасибо большое.

М. Веллер― Счастья всем.

 

Михаил Веллер

Источник