Очень точно написал три дня тому назад Кирилл Рогов, что происходящее сейчас в Москве «необходимо рассматривать как новый (распределенный) административный процесс против гражданского общества». Не ВОСЕМЬСОТ С ЛИШНИМ отдельных судебных дел, заведенных в эти дни против людей, приходивших к зданию суда, чтобы реализовать свое конституционное право присутствовать при открытом судебном процессе, а потом задержанных в центре города за присутствие в пешеходной зоне и разговор со стоящими рядом на тротуаре. А именно общее, единое, коллективное дело.


Фото Михаила Киросирова

В сущности, это классический случай краудсорсинга: участники делают общее дело, разделив его на множество отдельных элементов, подчиняясь общему распорядку, получая команды от общего руководства, используя общие инструменты и заготовки, соблюдая общие процедуры и правила поведения, складывая свои фрагменты сделанной работы в общую копилку, преследуя общую цель. Но все это — сетевым распределенным образом, по частям, кусочками, как в муравейнике. Новость только в том, что в данном случае к распределенной краудсорсинговой работе привлечены государственные служащие разного ранга и типа: полицейские, следователи, служащие суда и прокуратуры.

Понятно, что изобретено и опробовано все это было не вчера. Но именно в этом случае — с распределенным «Замоскворецким делом» (условно назовем его так по имени районного суда, где состоялись первые акты спланированного насилия и произвола), — механизм судебно-полицейского краудсорсинга стал особенно отчетливо заметен, особенно ясно обозначил себя. Мне на протяжении последних дней довелось окунуться довольно глубоко в этот океан вранья, присмотреться довольно близко присмотреться к этой машинерии, так что картина стала очень понятной и полной.

Прежде всего тут нужно отметить, что полицейские силы сформировали из своих сотрудников сложный «конвейер», способный «обработать» большое число людей, которых предстоит подвергнуть преследованиям. На этом конвейере четко просматриваются четыре этапа, четыре «специализации», на которые разделены работники полиции:
— те, кто умеют бить, ловить и крутить,
— те, кто умеют удерживать и перевозить,
— те, кто умеют «оформлять», то есть фальсифицировать протоколы и рапорты,
— те, кто умеют «наказывать», то есть лжесвидетельствовать в суде.

Подчеркнем: специалисты этих четырех типов — РАЗНЫЕ люди. И они на эту РАЗДЕЛЬНУЮ работу настроены заранее. Именно этим объясняется тотальная анонимность сотрудников двух первых типов. На них никогда нет номерных жетонов, а часто нет и погонов, нашивок, они никогда не называют себя, никогда не предъявляют никаких документов, никогда не разъясняют никаких прав задержанным, никогда не сообщают ни о каких причинах и поводах своих действий. Поступают они так не просто из трусости (хотя и опасаются, конечно, ответственности за свои поступки, что можно заметить по некоторым отрывочным их репликам). А потому, что таков был прямой полученный ими приказ: не оставлять никаких «индивидуальных» следов, чтобы потом не осложнить работу тем, кто стоит на конвейере у следующих «постов», чтобы не путаться у них под ногами.

Разумеется, все это прямо противоречит «Закону о полиции» п.4 ст.5 которого гласит: 
«4. При обращении к гражданину сотрудник полиции обязан: 
1) назвать свои должность, звание, фамилию, предъявить по требованию гражданина служебное удостоверение, после чего сообщить причину и цель обращения; 
2) в случае применения к гражданину мер, ограничивающих его права и свободы, разъяснить ему причину и основания применения таких мер, а также возникающие в связи с этим права и обязанности гражданина». 

В оправдание этих нарушений мы слышим то наглое вранье, насчет того, что «жетоны с номерами вы же у нас и поотрывали» (жетоны эти потом благополучно обнаруживаются в карманах у полицейских), а то более изощренные аргументы: например, имеется немало случаев, когда в ответ на обращение к «Управлению собственной безопасности» ГУВД с требованием предоставить сведения о том или ином сотруднике полиции, имевшем такой-то нагрудный номерной знак, следовал отказ — вы не поверите! — со ссылкой на закон об охране персональных данных. И это при том, что тот же «Закон о полиции» (п.5, ст.25) твердо указывает: «5. ...На форменной одежде сотрудника полиции, несущего службу в общественных местах, размещается нагрудный знак, позволяющий идентифицировать сотрудника полиции.» Впрочем, мне собственными ушами доводилось слышать от одного полицейского полковника (понятное дело, не представившегося, не показавшего документов и не имевшего на груди никакого знака), фантасмагорическое объяснение этого факта, заключавшееся в том, что «сотрудник должен иметь знак на форменной одежде, а бронежилет является не одеждой, а средством защиты, так что при нем можно никаких знаков не носить».

Короче говоря, анонимность полицейских — исходное, базовое условие для организации силового конвейера, и поэтому нам с вами предстоит очень активно этой проблемой заниматься, и требовать соблюдения закона именно в этом месте, — изо всех сил и со всем упорством.

Важно заметить, что признаки «конвейерной обработки» задержанных проявились уже и на «Деле 6 мая». Вспомним, например, хорошо известный случай Артема Савелова, против которого в суд пришли лжесвидетельствовать некие «потерпевшие» полицейские, после чего выяснилось, что все, что они рассказывают, несомненная ложь с первого до последнего слова, поскольку задерживали его вообще другие люди, одетые в другую униформу. Понятно, что это обстоятельство было хладнокровно проигнорировано судом, но не заметить случившегося ляпсуса было невозможно. По всей видимости, этот опыт теперь был принят организаторами «конвейера» во внимание: при задержаниях по «Замоскворецкому делу» уже не отмечалось различий в униформах между полицейскими, работавшими на разных этапах.

Совершенно очевидно, что введение конвейерного метода «обработки» создает очень большую пропускную способность на ранних этапах операции, то есть эффективен прежде всего для разгона, рассеивания и запугивания людей, вышедших на улицу. Работники, стоящие на первом «посту» конвейера демонстрируют готовность применять самые жестокие и подлые методы насилия. 

Полицейские готовы выдавливать задерживаемым глаза: 



А могут вдруг начать душить человека, которого тащат: 


Фото Юрия Васильченко.

Или вот как меня — затаскивать в лежачем положении вверх по лестнице в автозак, время от времени хватая за горло:



Однако на дальнейших этапах конвейер демонстрирует все больше сбоев, начинает захлебываться, сбиваться, в конце концов встает в непроходимый затор. 

Уже при транспортировке задержанных обнаруживается дефицит пропускной способности: автозаки часами кружат по улицам не только потому, что водители не знают города и не понимают, куда ехать, но прежде всего потому, что их отказываются принимать районные отделения. Pадержанные нередко просто бегут из автобусов в пути (один такой случай я видел собственными глазами: когда наш автобус встал на светофоре, человек десять просто молча вышли через незапертую заднюю дверь под истошные горестные вопли полицейских). 

Дальше начинается форменный ужас. именно ужас, иначе гео не назовешь. Но и именно форменный, какой же еще.

Мастера в полицейской форме, поставленные на «фальсификационный участок» начинают размножать сотни и тысячи одинаковых рапортов, написанных совершенно одинаковыми словами, с описанием одинаковых ситуаций и выдвижением одинаковых обвинений против разных людей, находившихся в разное время в разных местах. Различаются эти тексты только подписями и званиями лже-участников и лжесвидетелей событий. По «закону» часть таких документов полагается писать от руки, и вот десятки людей в формах сидят рядком, как на картине о сельском кружке борьбы с негрмотностью, вокруг стола, и что-то корябают под диктовку одного «старшего». В сущности, этот процесс больше всего напоминает стандартную процедуру фальсификации подписей при регистрации подложного кандидата на выборах: там тоде фальсификаторы сидят в ряд и что-то пишут, иногда меняя авторучки, «для похожести».

Еще интереснее устроена работа со следственными и процессуальными документами, которые неведомыми правилами разрешено оформлять в распечатанном на принтере виде. Тут открывается настоящее раздолье для рационализации производства. Один и тот же заранее заготовленный протокол распечатывается нова и снова, в сотнях случаев подряд, и в оставленные посреди текста дырочки вписываются имена и паспортные данные очередных «оформляемых».

Вот, к примеру, фрагмент такого протокола из моего собственного следственного дела, по обвинению меня в нарушении пресловутой статьи 19.3 Кодекса об Административных правонарушениях РФ (сопротивление сотруднику правоохранительных органов).

Поглядите на это чудо:



Фамилия и адрес вписаны в дырочки, а все остальное — не только юридические квалификации моего «проступка», но и место и время события, описание происходящего и конкретные обстоятельства и причины моего задержания, — РАСПЕЧАТАНЫ НА БЛАНКЕ ЗАРАНЕЕ. Особенно живописны подробности «совершенного мною» противоправного действия. Оказывается, я держал в руках плакат сугубо религиозного содержания. Точнее, два плаката: на одном было написано — «ОСУЖДЕНИЕ НЕВИНОВНОГО МЕРЗОСТЬ», а на другом почему-то — «ПЕРЕД ЛИЦОМ ГОСПОДА» (композиция и отсутствие знаков препинания в оригинале сохранены). Интересно, если я атеист, то я могу пожаловаться на оскорбление моих религиозных чувств?

То есть какой-то безмозглый балбес нафантазировал вот эту вот абракадабру про «невиновного мерзость», и ее приписали огромному количеству разных людей, — ведь бланк распечатывали снова и снова целыми пачками. И все мы держали в руках этот один и тот же плакат (два плаката?) и одинаковыми движениями не отдавали его (их?) полицейскому, а также одинаково «продолжали привлекать внимание граждан».

То, что происходит на последнем этапе — в суде — описано уже многократно. Суды систематически фальсифицируют и дезорганизуют процесс регистрации и рассмотрения дел, устраивая работу так, чтобы обеспечить в как можно большем числе случаев рассмотрение дел в отсутствие обвиняемых. Им врут, будто судебные дела «возвращены назад в ОВД на переделку», «потерялись», «до сих пор едут», «ждут очереди на регистрацию в канцелярии», «пока не расписаны никакому судье», а то и вообще «никогда не существовали, гражданин, что вы пристали, нет никакого дела, идите отсюда». Отказываются вручать повестки с фиксированным временем рассмотрения. И все это для того, чтобы человек наконец плюнул и уехал из суда. А там и узнал, что его уже засудили в его же отсутствие.

Если же при судилище все-таки удается присутствовать, то там изумленному обвиняемому открывается зрелище совершенно незнакомых людей, которые его не задерживали, не возили, не допрашивали, и вообще никогда с ним ни при каких обстоятельствах не пересекались. зато легко, свободно и уверенно врут под присягой, не стесняясь предупреждения об ответственности за клевету и дачу ложных показаний. У них такая профессия, така роль на этом конвейере — врать. Одних тут, в полиции, теперь держат за то, что у них есть руки и ноги. А вот этих — за то, что у них есть языки. ну и за то, что глаза их — бесстыжие.

К чему приведет работа этого конвейерного чудовища, у которого «головогрудь» оказывается оказывается гораздо мощнее и производительнее, чем тяжелая и неповоротливая «хвостозадница», совершенно понятно.

Конвейер при ближайших же попытках снова его запустить, просто разорвется надвое. Хватательно-избивательная часть улетит вперед — она ведь ничем не сдерживается и никаких ограничений не имеет: людей будут просто избивать и сваливать в кучу в автозаках, без всякого смысла, разбора и ограничений. А вот часть перемалывательно-осудительная просто окончательно сдохнет. Морочить голову протоколами и судами уже будет некому, некогда и незачем. Такие случаи уже и так были весной 2012 года, когда с больших массовых акций задержанных отвеозидли просто на Кольцевую дорогу, а то и не дальше соседнего переулка, там «вываливали» и мчались за новой порцией. Немало мы слышали в последние дни и анекдотов о том, как приехавшие в РВД автозаки тамошние офицеры встречали руганью и требованиями к сопровождающим «возить это всё куда-нибудь подальше», потому что «мест нет», «обрабатывать не будем» и вообще — с нас хватит. Теперь эти ситуации будут повторяться будет повторяться все чаще.

Таким образом, иллюзия «законного пресечения нарушений», «охраны общественного порядка», «организации правосудия», «конституционных мер противодействия правонарушителям» будет постепенно — о очень стремительно — растворяться, рассеиваться. Полицейская машина перейдет к избиениям и насилию как таковому, в чистом виде, уже практически не прикрываясь никакими законными намерениями.

Сопротивляться этому развитию событий никакой отдельный человек не в состоянии. Организация противодействия беззаконию — и особенно противодействия эскалации этого беззакония — возможна только на основе солидарности людей, организаци массового гражданского сопротивления такого рода преступлениям, одобренным «сверху», прикрытым пропагандистской риторикой государственной прессы и обеспеченным гарантиями безнаказанности, котоые власть предоставляет своим слугам легко и охотно.

О том, как именно такое противодействие средствами гражданского контроля и широкого распространения законной информации организовать на самых начальных этапах, — нам теперь предстоит говорить очень подробно. Вот сейчас наступает самое время. Обязательно продолжим этот разговор... 

Оригинал